Читать «Гармонист» онлайн - страница 12

А в раскомандировочной на черной доске четко была под крупным словом «прогульщики» выведена его фамилия.

Никон издали поглядел на черную доску и боком проскользнул в двери. Но на пороге его остановил Зонов.

— Допрыгался? — в упор спросил он его. — На черную попал?!

— А тебе что? — озлился Никон. — Ну, попал, мое дело.

— Твое-то, твое, брат. Да плохое дело.

— Никого это не касаемо.

Зонов посторонился и пропустил Никона. И вслед кинул:

— Обдумай об себе. Не строй дурочку!

Промолчав и торопливо уйдя из раскомандировочной, Никон позже пожаловался Покойнику и на то, что записали его на черную доску, и на встречу с Зоновым.

— Переманивает, тово... — пренебрежительно объяснил Покойник. — На свое, тово... Штобы горб гнуть, тово... Свыше сил...

Но Никона это объяснение не удовлетворило. Как он ни крепился и не хорохорился, но занесение на черную доску раздосадовало его. На прежней шахте, где были и Милитина и Востреньких и Антон Полторы-ноги, до этого у него не доходило. Там пеняли ему за неполную работу, иной раз и поругивали, а на посмешище не выставляли. И там, кроме того, его уважали за музыку. А тут... Никон вспыхнул, озлился и почему-то всю злобу вылил на Покойника.

— Пошто меня отметили?! Вот и ты и все остальные в забое работаете еле-еле и вам ничего!.. Да вы самые форменные лодыри!..

— Но?!.. — удивленно уставился на него забойщик. — Ты это, тово... брось! Работаем, тово... сколь надо... Брось, ежели, тово... харю целую носить хочешь.

Никон угрюмо замолчал. И после этого несколько дней длилась его ссора с Покойником. А потом они сошлись, выпили на мировую, и все опять пошло по-старому.

И фамилия Никона продолжала красоваться на черной доске.

12

В выходной день в никоновском бараке с утра была веселая сутолока. Никон не знал в чем дело, потому что накануне вернулся поздно ночью от Покойника. Когда он спросил соседа, тот торопливо и словно нехотя бросил:

— В колхоз на воскресник едем!

— Зачем?

— Чудак! Спросил тоже: зачем? Колхозникам помогать.

Никон потянулся на постели и зевнул.

— Чего им помогать? Сами справятся...

Рабочие ушли из барака. Никон укутался одеялом и решил поспать. Но сна не было. В голове шумело, мутило вчерашнее. И к тому же слегка задело то обстоятельство, что вот почти все сожители по бараку весело и дружно отправились в деревню, в колхоз, а он должен страдать в одиночестве от похмелья. Никон давно не был в деревне — года два, если не больше, деревню он не любил, но сейчас он не прочь бы побывать там, появиться на широкой улице в праздничный день с гармонью, заиграть и заставить всех деревенских девушек встрепенуться и замереть в предвкушении веселой вечерки.

Поворочавшись на постели, полежав и так и этак, Никон, кряхтя и морщась, поднялся и стал одеваться. Сна не было. Пожалуй, лучше будет выйти на улицу, на вольный воздух.

В поселке, над которым поднималось раннее яркое утро, было тихо и пустынно. День обещал быть жарким. Поблескивали верхушки и коньки крыш и все кругом казалось опрятным, прибранным и праздничным. Никон жадно глотнул свежего воздуха, расправил грудь, потянулся. На свежем воздухе было хорошо, но пустынность и безмолвие улицы навеяли на Никона тоску. Он с досадой подумал, что вот нет у него настоящих дружков, приятелей, что один-единственный близкий знакомый у него — Покойник, с которым только и можно, что тяжело гулять и пьянствовать.