Читать ««Консервный» завод» онлайн - страница 2

Сергей Адамович Колбасьев

— Лучше подождать, пока заснет, — говорит Иванов.

Значит, лучше не засыпать, но я не могу сопротивляться. Боль немеет, и молочный свет становится дымным. Я слышу глухие голоса и улавливаю только одну фразу: «Ветчина с горошком». Она повторяется. Потом кто-то сухо смеется. Совсем как курица. Свет тухнет…

Опять та же лампа на длинном грязно-белом шнуре и тот же постоянный дым, но комната пуста. На некрашеном деревянном столе грязная посуда. На блюде толстый ломоть консервированной ветчины. Конечно, с горошком.

И я чувствую, что она имеет какое-то особое значение.

Дверь открывается, и я сразу закрываю глаза.

— Спит, — слышу голос Иванова.

Звенят тарелками. На столе знакомый свист самовара. Это, несомненно, русские эмигранты.

— Хороший моральный эффект, — говорит один. — Но хватит ли силы у вещества?

— Оно совсем недавно изобретено, — отвечает другой голос, низкий и дребезжащий. — Осборн говорит, что в лаборатории их министерства… — И голос обрывается.

Я слышу мягкие шаги, и вдруг прямо в ноздри и рот лезет удушливый дым плохого табака.

Чихать во сне нельзя. Я издаю довольно естественный стон, мотаю головой, со страшным усилием сдерживаюсь и, уже проснувшись, чихаю.

Надо мной внимательные очки Иванова: он ласково спрашивает по-русски:

— Как почивали?

Отвечаю голосом попугая:

— Как пошиваете, карошо.

И, подумав, добавляю:

— Водки.

Вышло убедительно, все смеются.

— Вы говорите по-русски? — спрашивает настороженный Иванов и недоверчиво блестит очками.

Отвечаю нараспев, на стокгольмском диалекте:

— Меня учил русский полковник Иванов. Вы тоже Иванов, наверное, родственник. Полковник служил в «Опера Челларен» в Стокгольме. Это отличный кабак. Полковник дирижировал там балалайка-оркестром.

«Получайте, господин Иванов».

Иванов недоволен.

— Много научил? — спрашивает по-шведски.

В ответ я круто ругаю его по древнерусскому обычаю с сильным иностранным акцентом и поясняю:

— Так любил говорить полковник.

Взрыв хохота, я попал в точку.

— Я по-русски знаю еще: пососок на дороску. — И не без гордости поясняю: — Это говорят, когда пьют последнюю кружку водки.

Даже Иванов смеется.

— Вы хорошо знаете русский язык.

И после некоторого раздумья говорит, повернувшись к столу:

— Василий Иванович, дай гостю чаю и не забудь всыпать туда что я сказал. От этого он проснется через несколько дней, если не издохнет.

— Вам нужен отдых, — по-шведски поясняет он мне и, не отрываясь, смотрит в глаза.

Я не хочу засыпать на несколько дней. Тем более навсегда. Но по внимательности взгляда из-под очков и небрежности брошенной фразы угадываю ловушку.

Василий Иванович спокойно отвечает:

— Все сделано. — И передает Иванову чай и кусок хлеба с маслом.

Надо рискнуть. У чая металлический вкус, но, может, это от кружки. А может, и нет.

Все равно пью, вынув ложку, и хвалю, что крепкий. Я люблю русский чай и русское гостеприимство. Мне стыдно, что доставляю им столько хлопот. Убытки, причиненные моим автомобилем, охотно возмещу. А вообще рад познакомиться.