Читать «Фаворит богов» онлайн - страница 103

Город, построенный самим Александром Македонским, встречал Германика искрящейся голубизной морской бухты, тысячами кораблей, стоявших в порту, изысканными строениями и толпами любопытных жителей. Замечая пугающую бледность Германика, его измождённость, болезненный вид, многие александрийцы недоумевали. Но он улыбался им и обещал позаботиться о них, что заставило их взбодриться. Они сразу же полюбили его.

Тем же вечером по приказу Германика были открыты склады, прежде недоступные для александрийцев, а находившееся там зерно передано людям. Хлебная жила Империи оказалась в его власти.

Если бы он хотел свергнуть Тиберия, то мог бы легко сделать это, перекрыв поставки зерна в Рим. Таким образом город оказался бы без хлеба, и чтобы его спасти, римляне приняли бы любые условия Германика. Но он никогда не стал бы так поступать с Тиберием. При всей сложности их отношений Германик всегда оставался в первую очередь солдатом, преданным своему кесарю.

Из Александрии он совершил небольшое путешествие по Нилу, побывав в нескольких городах, но нездоровый местный климат и собственное дурное самочувствие, заставили его вернуться.

Поздней осенней ночью, воспользовавшись попутным ветром, его триремы взяли курс на восток. Он вновь плыл в Сирию.

Тошнота больше не отступала. Германика часто рвало, в рвоте он видел сгустки тёмной крови. Внутри у него болели все внутренности, в животе бурлило. Он ослаб настолько, что больше не покидал постели. Жар не возвращался, и это доказывало лишь то, что причина недуга скрывалась не в лихорадке. Германик понял, что его отравили.

   — Мне стало плохо ещё в Сирии, — сообщил он наконец Поппею и жене. — Но я умолчал об этом, чтобы не откладывать поездку.

   — Напрасно, — ответил Поппей. — Ведь мои люди следили за рабом, который пробовал во время пира ваши угощения. Наутро после праздника его свалил страшный недуг. Но поскольку вы не жаловались на самочувствие, я не счёл нужным рассказывать вам о рабе, чтобы не вызывать у вас подозрений в отношении Пизона.

   — А я сразу поняла, что Пизон и его жена — наши враги, — с горечью прошептала Агриппина, — но ты мне не верил, любовь моя. Что же теперь будет с нами? Ведь мы так любим тебя.

   — Пизон отравил меня не по своей воле, но я не уверен, что за преступлением стоит Тиберий, — молвил Германик. — Ибо он не настолько коварен.

   — Он очень жесток и коварен! — возразила Агриппина. — Все в Риме знают, что он завидовал тебе!

   — Это серьёзное обвинение, а я боюсь быть несправедливым. Всю свою жизнь я стремился вести себя с людьми честно, поэтому, не имея доказательств, я не хочу обвинять Тиберия. Мне известно лишь, что Пизон отравил меня на пиру, подав яд в одном из угощений или в вине, ибо их пробовал и заболевший раб. Он пренебрёг не только законом нашего государства, но и законом гостеприимства.

Германика сильно зазнобило, снова вырвало, на сей раз желчью. Живот болел так сильно, что до него нельзя было дотронуться. Губы покрылись коркой. Под глазами залегли тени.