Читать «Пора домой (сборник)» онлайн - страница 116

Яна Жемойтелите

– Жди, наступит твой сраный коммунизм, – зыркнув на него черными глазами, будто ляпнув смолой, Гульджан почти беззвучно произнесла что-то по-татарски, и Леньке показалось, что она вылепила губами: «Кит кюттэ».

На следующий день, получив санкцию директора завода, мама отправилась с инспекцией в барак, где жила семья Гульджан и другие рабочие, иначе вчерашняя процедура не имела бы смысла. В помощь выделили военных. Завшивлен оказался весь барак – дети и взрослые. Мебели у татар не было, зато во множестве находились коврики и подушки, в которых обнаружили платяную вошь. Подушки сожгли, а всех барачных детей побрили наголо, не взирая на протесты и вопли. Сбежавших отловили военные и под конвоем сопроводили на стрижку. Врагам не будет пощады! То есть вшам. Заодно отловили и наголо побрили Гульджан. И до ее прекрасных кос уже никому не было никакого дела.

Вечером во дворе барака громко, на высоких нотах, вопили женщины, как будто их жилище «подвергли мечам и пожарам», хотя сами они давно не совершали никаких набегов. Луна «как бледное пятно», да-да, равнодушно смотрела на творящееся внизу безобразие. Равнодушно – потому что сама была бритоголовой. И что плохого в том, чтобы некоторое время походить луноподобной? При встрече он так обязательно и скажет Гульджан…

Но она с ним больше не разговаривала. И Ленькина вина перед Гульджан и перед всем рабочим классом только приросла. Хотя вроде бы никто не хотел им зла: ни Ленька, ни его мама. Но получилось так, что они способствовали разорению и без того убогого татарского жилища, а сами остались жить в своем флигельке с изразцовой печкой, во флигелек их переселили вскоре после ареста отца, а до того они жили в комнатах над аптекой… Говорят, что до революции домом владел богатый татарин, который потом сбежал в Турцию, во всяком случае, даже флигелек в этом доме был неизмеримо уютней рабочих бараков.

Чувство вины перед рабочими усугубил плакат, который появился в вестибюле школы в начале зимы: с него отчаянно и почти что с ненавистью смотрел человек в кепке, вопрошая: «А что ты сделал для фронта?». У него было скуластое открытое лицо, как у Шишмарева. И это тоже было нехорошо: вор Шишмарев хотя бы работал грузчиком, а что конкретно он, Ленька, сделал для фронта? Ничего. Разве что выдал Гульджан, розу своей души, и тем предотвратил какую-то эпидемию. Именно так мама успокаивала его: что если не бороться со вшами, пусть даже столь решительными мерами, может возникнуть эпидемия…Тогда Ленька подумал, что иногда для того, чтобы предупредить большое зло, надо совершить зло малое. Почему? Может, стоило просто промолчать и никому про вши не рассказывать? Шептались же все вокруг: «Молчи! Молчи!».

Однако к декабрю заговорили почти открыто, что Сталинград вот-вот падет и что черная тарелка врет напропалую… Однако товарищ Сталин говорил убедительней, что враг будет разбит и что за Волгой нет земли русской! Вот ведь какое дело! Вглядываясь в заволжские дали, Ленька мучительно размышлял, а что же там тогда такое, если не русская земля? И убеждался в своей смутной догадке, что там – невидимая, но все же Орда! И что товарищу Сталину об этом известно.