Читать «Слово о бессловесном» онлайн - страница 21

IV

И ещё один рассказ.

Недалеко от Москвы, под Можайском, возле Старой Рузы стоит писательская усадьба «Малеевка».

Русские писатели издавна полюбили эти места. Начало писательскому житью здесь положил ещё Антон Павлович Чехов. Свою знаменитую «Степь» он написал в Малеевке, в маленькой усадебной сторожке Лавровых.

Во время войны жестокая здесь была битва. В Старой Рузе остались целы от всей деревни два дома, а наша писательская усадьба сгорела дотла, вместе с чеховской сторожкой.

Но всё ж таки зимой, сразу после боёв старый мой приятель дед Михайла заехал за мной и сказал, что пора возвращаться на родное пепелище. Ночевать мы с дедом пошли в деревню Вертошино, к тётке Дуне.

Когда «тётка» Дуня была маленькой девочкой, Антон Павлович подарил ей книжку про собаку, Каштанку. От Чехова и пошла крепкая писательская дружба с Дуней, Авдотьей Михайловной, и я знал, что раз Дуня жива – она нас на улице не оставит. Так и вышло. Я стал выпрастывать из мешков одеяла и продовольствие, а дед Михайла, потоптавшись по холодной избе, взял топор и отправился в лес за дровами.

Вернулся он скоро, принёс небольшую сухую сосенку, сказал коротко: «Лес, кажется, цел, шумит», взял за печкой пилу.

Не успела пила и до половины войти в дерево, как «споткнулась» и, как говорят пильщики, «увязла». Три зуба у неё сломались, а два погнулись.

Мы раскололи сосну топором. Глубоко в дереве сидели три снарядных осколка, уродливых и ржавых. Об них и сломались зубья.

– Пилу жалко, слов нет… – сказала, вернувшись, тётка Дуня и добавила, вздохнув: – Во всём районе люди бедствуют, пилы ломают. Так весь лес изранен.

Утром мы отправились в лес. Ещё не были очищены леса и дороги от мин, но тётка Дуня сказала, что проведёт нас известной ей тропой, которую до самой Рузы проверили сапёры, а следом за ними вертошинские мальчишки.

От Вертошина до Старой Рузы, если идти напрямик, от деревни до деревни, всего и ходу четыре километра. Лес наш невелик. Но очень мы его любим.

Если смотреть с дороги – лес стоял, будто одинаковый – еловый и сосновый. Но за рекой, за высокими сторожевыми дубами притаилась наша главная гордость и радость – берёзовая роща «Кружевница». «Кружевницей» прозвал рощу тоже, говорят, Чехов. В солнечные яркие дни очень уж искусно заплетается здесь между берёзами тонкое кружево света и тени.

Теперь в лесу было снежно и пусто. На высоком холме стоял памятник с красной звездой, и тётка Дуня сказала, что там похоронен командир гвардейского батальона, штурмом отобравшего у фашистов Старую Рузу и нашу писательскую «Малеевку».

Мы сняли шапки.

У подножья холма валялись скошенные артиллерийским огнём сосны и ели, а чуть поодаль, грустно, опустив ветви, стояла высокая русская красавица – берёза. Мощный её ствол в шести-семи метрах от земли разделялся надвое, и в самой развилке дерева торчало ржавое тело немецкого артиллерийского снаряда. На излёте ударил он в берёзу, до половины зарылся в древесину, не разорвался и повис над землёй. Казалось, берёза поймала налёту серую нечисть и телом своим загородила от неё людей.