Читать «Между жертвенником и камнем. Гость из Кессарии» онлайн - страница 23
Евгений Григорьевич Санин
Префект претория кивал каждому слову, одобрительно посматривая на консула, когда вместо полного имени Тиберия звучало просто «принцепс» или «император».
Когда Агенобарб закончив, поклонился Сеяну, и дошла очередь до eго коллеги по консульству, префект претория, взглянув на стоящую в углу клепсидру, нетерпеливо бросил:
- Давай, Камилл, только живее, можешь опустить некоторые места!
Макрон перехватил брошенный на него взгляд Титиния и одобряюще улыбнулся. Для убедительности погрозил пальцем и сделал вид, что сдувает с ладони крошечный предмет. Титиний сразу понял, что имеет в виду Макрон, вздохнул и перевел глаза на запинающегося Луция Камилла.
Наконец, закончил и второй консул.
Пора было приступать к главной части заседания.
Перебросившись несколькими словами с Камиллом, Агенобарб поднялся с кресла, и торжественно начал;
- Для блага, римского народа обращаюсь я к вам, отцы-сенаторы с предложением…
- Консул, спроси! - остановил его крик с задних скамей, и Макрон с замершим сердцем увидел, как поднимается со своего места бледный, как паросский мрамор Титиний.
- Что случилось? - проворчал Сеян, давая знак консулу подождать.
- Дело государственной важности! - поднимая письмо Тиберия, прокричал Титиний.
- Какое еще дело?
- Послание императора!
- Ну, так прочтешь его после того, как мы обсудим уже начатый вопрос! ~ разрешая сенатору сесть, усмехнулся Сеян.
- Но оно касается именно этого вопроса! - в отчаянии оглянувшись на Макрона, выкрикнул Титиний, и Макрон, делая шаг вперед добавил:
- И тебя!
- Ну, хорошо, хорошо! - увидев своего офицера, согласился Сеян. - Только побыстрей, опуская некоторые места!
Титиний, словно боясь, что его остановят, вышел на середину зала и, держа письмо императора, будто самую драгоценную гемму своей коллекции, торжественно начал:
«Отцы-сенаторы! Хоть я и не вижу сейчас вас, но чувствую, что все вы внимаете каждому моему слову...»
Мертвая тишина воцарилась в храме. Затаив дыхание секаторы слушали слезные заверения Тиберия, что именно Сеян отравив сначала Германика, а затем и Друза, лишил римский народ своего любимца и уважаемого полководца, а его, несчастнейшего из всех отцов на земле - двух сыновей.
С каждым новым словом лицо пораженного Сеяна наливалось кровью. На него было страшно смотреть. Неожиданно он побледнел, вскочил со своего места, и поднял руку, словно говоря:
«Стойте! Доколе же вы будете, отцы-сенаторы, слушать этот жалкий лепет, этот бред сумасшедшего старика?»
Но вокруг него были чужие - гневные, мстительные, насмешливые лица еще вчера покорных, но на самом деле, всегда страшных и непонятных ему патрициев. Каждый из них внимал словам императора с таким вниманием и благоговени ем, словно это была блестящая речь Цицерона или входящего в моду Сенеки!
Сеян уронил руку и бессильно опустился на лавку, закрыв глаза. Весь сенат был настроен против него. Но когда? Кем?!