Читать «Дело № 306. Волк. Вор-невидимка» онлайн - страница 160

— Да что вы, честное слово! — забормотал музыкант скороговоркой. — Это же такой человек, такой…

— Как по-вашему, — упорно продолжал я, — известно было архитектору, где хранится красный портфель и, главное, что в нем лежит?

— На кой черт ему дека и таблички? — зачастил Михаил Золотницкий. — Что он, станет делать скрипку?

Почему скрипач так яро защищает Савватеева? Может быть, они связаны одной веревочкой? Музыканту были нужны нижняя дека и таблички к третьему варианту «Родины», а коллекционер стремился, на худой конец, сфотографировать их…

— Не говорил ли вам отец, — продолжал я, — где он хранит дерево для своей «Родины»?

— Да, скажет он, дожидайся! Когда дело касается его секретов, деспот!

— Может быть, о сортах дерева?

— Намекал! «Цены нет! Отдай всё да мало!»

— Когда это было?

— Когда собирался делать со мной новую скрипку.

— У Андрея Яковлевича будет районный врач?

— Нет, доктор Галкин. Он и вчера поздно вечером заезжал. Рекомендовал его Георгий Георгиевич.

— Вы объяснили доктору причину внезапной болезни отца?

Михаил Золотницкий сел глубже в кресло и положил руки на колени.

— На что вы намекаете? — переходит он в нападение.

— На жестокую психическую травму Андрея Яковлевича.

— Нет, о пропаже деки и табличек доктору не говорил.

— О краже! — поправляю я его и вижу, как он вздрагивает. Теперь я уже рублю с плеча: — Врач должен все знать о своем пациенте!

— Вчера я молчал, а сегодня… — опять бормочет он.

— Да что вы — посол не очень дружелюбной иностранной державы? Вопрос идет о жизни вашего отца, Михаил Андреевич! Не мне вам об этом говорить!

Разумеется, мои подозрения о том, что у Михаила Золотницкого рыльце в пушку, еще требовали веских доказательств. В противном случае, как бы ни было сильно подозрение, оно только им и останется.

В пятом часу приехал Лев Натанович Галкин, разделся и, потирая руки, прошел в комнаты. Чисто выбритый, с небольшими залысинами, в темном костюме и в роговых очках, он был полон достоинства и солидности. Меня познакомили с ним. И он сказал, что ему приходилось лечить литераторов.

— Ваш брат невероятно нервный! — продолжал он. — Не происходит ли это за счет преувеличенной впечатлительности?

— Может быть, это обязательное свойство таланта?

— Все может быть, — согласился он и прищурил правый глаз. — Выглядите вы прекрасно!

— Спасибо! Не знаю, как вы, а я еще в школе учил: яблоко снаружи было румяное, а внутри…

— Правильно! — воскликнул доктор. — Мой дед говорил: «Врач, который судит о пациенте по его виду, не стоит денег».

Люба вызвала из комнаты Андрея Яковлевича сиделку. Лев Натанович стал так подробно и горячо расспрашивать ее о самочувствии и о жалобах старика, что это походило на допрос с пристрастием.

Выслушав все, он снял очки, подышал на стекла, старательно протер их платком и в сопровождении сиделки и молодых Золотницких направился в комнату Андрея Яковлевича.

Через минуту Люба вышла оттуда, всхлипывая и прикладывая платочек к глазам. Я стал утешать ее. Она прошептала:

— Не могу! — и заплакала.

Чтобы отвлечь ее, я спросил, почему она не выступает на концертах самостоятельно, а только аккомпанирует. Она вытерла глаза, поглядела на меня, и в ее чистых зрачках сверкнули синие зарницы.