Читать «Одесса на кону» онлайн - страница 82
Александр Николаевич Афанасьев
Подвал – это еще одно новшество постмайданной Украины, до 14-го такого себе и представить никто не мог. Нет, конечно, на Украине беспредельничали менты. Нормальных-то не осталось, которые могут раскрывать без рукоприкладства – зато остались и в большом количестве расплодились ненормальные. Которые сначала избивали и пытали подозреваемых, чтобы раскрыть преступления, а потом некоторые стали избивать и пытать ради удовольствия. Не меньший беспредел творился в местах отбывания наказания, все знали имена начальников, номера беспредельных зон – например, харьковской «сотки», но никто ничего не делал. Но все это было как бы в стороне от общества. До 2014-го никто и представить себе не мог, что в стране появятся сотни подвалов, что в них с нечеловеческой жестокостью будут избивать, резать ножами, бить шокером, дубинками, насиловать, убивать людей. И делать это будут не менты – это будут делать обычные пацаны, которые родились и выросли в Украине, у которых есть папа и мама, которые ходили в садик и школу, которые не сидели, но с которыми было что-то не так. Что-то настолько не так, что они устраивали в зоне АТО гибриды фашистских концлагерей и латиноамериканских душегубок, снимали свои издевательства на видео и выкладывали это в Сеть, со смехом делились по телефону подробностями совершенных ими зверств.
Никто не мог представить себе и того, как будут грабить и мародерствовать, как на запад Украины пойдут конвои с вещами, с телевизорами и магнитофонами, как мамы будут получать на почте от своих сыновей посылки из зоны АТО – с деньгами, колечками, сережками, браслетами, иногда и золотыми зубами.
Но это есть. И это не ушло с войной и не уйдет. Потому что волк, раз попробовавший человеческой крови, становится людоедом. И пытаться убедить людоеда сменить рацион – это одно из самых бестолковых занятий на свете.
Бить меня начали еще «на подходе», когда тащили из машины куда-то. Но нормально бить не получалось, потому что бить человека, которого куда-то тащат, – сложно. Потом меня куда-то притащили, срезали одежду и как-то странно привязали – сидя. И тут кто-то на мне оторвался… минут пять пинал в грудь и живот. Но я не первый раз, выстоим, к этому все и шло. Тем более что тот, кто меня пинал, был явно в легком весе, пинки были так себе. Не умеют они пинать как следует…
Потом раздался командный голос:
– Гумно, хватит. Остынь.
Тот, кто меня пинал, выругался на украинском и отошел.
Какая-то пауза, потом с меня сорвали мешок. Я сидел в каком-то месте с деревянным полом и высокими потолками, а вокруг меня полукругом выстроились восемь человек. Все в камках и в балаклавах. Я понял, кто из них меня бил – низенький, метр шестьдесят, тоже в балаклаве, – он смотрел на меня с такой ненавистью, что становилось не по себе. Узнал еще одного, несмотря на балаклаву, того самого паренька из гражданской школы снайперов. Его истинное обличье было вот таким.
Впрочем, он ведь патриот, верно? Патриот Украины. И он здесь именно поэтому, ему никто не платит. Просто он сам не понял, и ему никто не объяснил, к чему ведет патриотизм в балаклавах. Аргентина до сих пор не может оправиться от патриотизма своих военных, которые хватали на улицах, вывозили на военные базы, пытали, а потом сбрасывали в океан с вертолета тех, кого считали врагами Аргентины. Военных тех давно нет, но нанесенные ими раны до сих пор не могут зажить, до сих пор общество искалечено теми годами. То же самое будет и тут – у патриотизма в балаклавах нет иного исхода…