Читать «Записки Анания Жмуркина» онлайн - страница 185
Сергей Иванович Малашкин
«В овцах не примечается зависти; ибо когда едят, не дерутся между собою: тако и христиане не завистливы суть. Овцы пастухам своим послушливы: тако и христиане Пастырю и господу своему Иисусу Христу показуют послушание. Видишь, христианин, свойства овец Христовых, истинных христиан. Рассуждай себе, надлежищи ли ты до благословенного стада сего? Когда хощеши в ограде небесной быть: надобно тебе быть неотменно овцою Христовою?»
Я перевел дух и стал продолжать чтение.
«Козлищам злым люди уподобляются. Ибо немалое сходство между козлищами и злыми людьми. Козлища почти всякий скот рогами своими бодуют и обижают; тако злые люди всякому человеку, доброму и злому, или делом, или словом, делают обиду. В козлищах примечается гордость; ибо ходят наипаче по высоким местам, по стремнинам. Козлища всегда тщатся в стаде быть напереду: тако злые люди всегда хотят над другими начальствовать или первое место иметь. Козлища, когда их влекут куда или бьют, не молчат, как овцы, но кричат: тако и злые люди, когда показуются, не терпят, но ропщут, а часто и хулят».
Монашек скосил глаза на страницы книги, наклонился ко мне и сказал:
— Чуешь правду сих слов?
— Даже очень, — ответил я шутливо и поднял глаза на него.
— Правда сия грозная правда против крамольников.
— Да-а? — притворно удивился я. — Это против каких же?
— И ты не знаешь?
Что-то уж больно этот святой заботился об овцах словесных.
— Душевные звери — это крамольники… революционеры.
— И все те, которые идут против помещиков, капиталистов и всяких дармоедов, — пояснил я.
Монашек перекрестился, закатил глаза к потолку, потом сказал:
— И против тебя, дьявол… и против твоих приятелей.
— Синюкова, Игната или Прокопочкина?
— Им в аду давно уготовлено место.
— А кто дал право твоим пастырям пасти меня и моих приятелей? Христиан?
— Иисус, господь бог наш, — ответил строго монашек и прижал раненую руку к груди.
— Зачем это они взвалили на себя такую обузу — пасти христиан? Пасли бы лучше себя… У нас в деревне за пастуха ни одна девушка замуж не пойдет — они нищие. А ваши, поставленные церковью, пастыри — ожирели, в шелковых и в золотых одеяниях ходят, живут не в яме, а в палатах…
— Тьфу! Чтобы христиане не впали в грех… — свирепея, просипел монашек.
— Это мужики-то?
— Темный народ надо просвещать словом божиим.
— Чтобы пастыри, помещики и капиталисты и разная сволочь питались кровью этого темного, забитого народа?
— Тьфу! — сплюнул снова Гавриил и перекрестился. — Гореть тебе, Ананий, в аду.
— А тебе, отрок божий, прохлаждаться в царствии небесном. Я не знаю, почему ты только боишься фронта, как черт ладана?
— И пронзит жало змеиное язык твой.
— Ладно. Не мешай читать, — отрезал спокойно и твердо я и склонился над книгой.
Монашек перекрестился, вздохнул и оттопырил нижнюю губу. Потом взял книгу, поцеловал золотой крест на голубом переплете, прижал ее к сердцу и закатил глаза к потолку. Синюков растерянно поглядел на меня, затем на Гавриила.