Читать «Записки Анания Жмуркина» онлайн - страница 180

— Патриот, замолчи, — сказал равнодушно Первухин. — Шкляр, твои восторги насчет войны нам тоже надоели. — Немного помолчав, он вздохнул и стал продолжать: — Я, конечно, добровольно не пойду… Пошлют — пойду. Шкляр, у тебя последний номер «Нивы», так прочитай нам из него какой-нибудь патриотический стишок.

— Жмуркин смеяться будет, — отозвался ехидно Шкляр. — Он не любит стихов. Он слушает только бредовые стихи Игната… Да у меня и нет «Нивы», а «Лукоморье».

— А ты не обращай внимания на Жмуркина, — заметил Первухин. — Он всегда смеется, даже и во сне. Таким смешливым его, видно, маменька родила.

— А ты, Первухин, не тыкай меня: я офицер, — возразил обиженно и строго Шкляр и густо покраснел.

Первухин весело и заливисто рассмеялся.

— Еще не офицер, а только старший унтер.

— Имеется приказ, — возразил Шкляр. — Кроме того, я полный георгиевский кавалер.

— Это мы видим. Ну и что ж? — огрызнулся уже сердито и с завистливым огоньком в глазах Первухин. — Носите на здоровье!

Открылась дверь, и на пороге из соседней палаты показались монашек Гавриил и сестра Смирнова. На толстом красном лице отрока следы страдания. Он бережно прижал раненую руку к груди и придерживал ее здоровой. Его голубые глаза были круглы. Казалось, что они только что отцвели, как войти в палату. Гавриил сел на койку. Шкляр и Первухин замолчали.

— Опять спорили? — обратилась Смирнова к Шкляру. — Вы дали мне слово, что не будете спорить с Прокопочкиным и… Вы должны отдыхать и поправляться.

Шкляр прикрыл журналом лицо и ничего не ответил сестре. Смирнова подошла к Синюкову, села на табуретку. Синюков открыл глаза и стал смотреть на нее. Сестра опустила голову в белой косынке, сложила руки на коленях. Ее худенькое, курносое, с легким налетом милых веснушек и загара лицо было некрасиво, но юно и обаятельно. Смирнова нравилась мне. Она очень похожа на сестру Анну, что работала в полковом лазарете, на передовой позиции. Правда, та была немного выше ростом.

Я никогда не забуду разговора Анны с раненым солдатом из четвертой роты нашего полка. Бой затих, только изредка постреливали из орудий. Она перевязывала раненых в березовом лесу. Среди деревьев, по опаленной огнем траве, по изрытой снарядами земле, по изломанным деревьям скользили солнечные пятна и тени. Березовый лес, как и мы, сильно пострадал — поредел от только что закончившегося боя. Было тяжело смотреть на него. Кончив перевязывать раненых, Анна подошла к солдату, лежавшему на траве, подсела к нему. «Сестрица, я умру, видно?» — спросил он. «И совсем не умрешь, — гладя рукой его голову, — зря это говоришь. И зачем же тебе умирать… Вот подъедет линейка, и тебя отправят в какой-нибудь большой город, в лазарет. Доктора вылечат, а потом и поедешь домой, в деревню. Вот жена-то будет рада… Сведет тебя в баньку, попаришься». — «Да я без руки и… — пожаловался раненый, — как же, сестрица, я буду париться-то?» — «Какой ты, братец, непонятливый, — певуче продолжала Анна, глядя грустными материнскими глазами в глубь леса, на трупы солдат и на раненых. — Зачем тебе рука-то, если жена тебя разденет, попарит и оденет?» Преодолевая боль, солдат ухмыляется в бороду. Ему, как почувствовал я тогда в его ответе сестре, очень хотелось попариться. «Оно конешно, — согласился раненый, вздыхая, — жена у меня, сестрица, правдёная… ежели так, то и разденет, попарит и оденет. Ну а потом-то как?» — «А опять же ты, братец, чудак… Потом она напечет пирогов с капустой или с гречневой кашей. Скажет: «Желанный сударь мой, кушай на здоровье». Накушаешься пирогов — и на полати… Тебе, братец, на полатях надо лежать, а лучше на печи, потому что ты крови много потерял. И печь вместо крови греть тебя будет».