Читать «Волшебная дорога (сборник)» онлайн - страница 3
Геннадий Самойлович Гор
Началась психическая атака. Шеренги широко, размашисто и фасонисто шагающих офицеров неотвратимо идут на меня, помахивая стеками. Они идут, и вместе с ними идет затихшая гроза, присмиревшая, посаженная в растянувшиеся секунды буря.
Они идут, и с ними идет нарядная, красивая смерть.
Я слышу эти шаги и вдруг узнаю его лицо и фигуру, лицо мужа Ирины, идущего третьим или четвертым справа.
Он ужасен и одновременно прекрасен, этот белогвардеец.
Но вот его уже остановила пулеметная очередь.
Конечно, это был не он, а его двойник. Не мог он играть в этом фильме.
В моих снах он так же красив и элегантен, даже когда ведет меня на расстрел.
В течение полугода я изучал объявления об обмене квартир и комнат. Уличная витрина превратилась в книгу, которую я почти ежедневно перелистывал, но это, казалось, была не просто книга, а книга моей судьбы.
Обмен откладывался и откладывался. Было интересно входить в квартиры чужих, незнакомых людей и примеривать чужие стены, потолки и коридоры к своим привычкам и прихотям.
И каждый раз во время этой примерки меня тревожила мысль — как же я обойдусь без Фонтанки под окнами, по вечерам игравшей отраженными огнями, без широкой лестницы, ласково подставлявшей под мои торопящиеся ноги свои добрые ступени, без Невского проспекта, расположившегося почти рядом, без Клодтовых коней на мосту, ставших как бы частью обстановки, взятой в кредит надолго у подобревшей ко мне действительности.
И обмен опять откладывался. И я снова и снова был вынужден встречаться со щеголеватым мужем Ирины, уже что-то, видно, узнавшим обо мне. И, завидя меня, словно это происходило на сцене Большого драматического театра (кстати, расположившегося напротив нашего дома) и в присутствии зрителей, сидевших и в партере и в ложах, он восхитительно и ужасно преображался, каждый раз давая мне понять, что судьба поступила правильно, когда оставила меня в дураках.
«Белогвардеец», — шептал я, боясь довериться тишине и теряя контакт с логикой. Но логика брала свое и тут же заверяла меня, что он был белогвардейцем только на сцене, на экране и в моих снах, а в менее эффектной, но достоверной действительности он был знаменитым актером, любимцем всех ленинградских студенток и школьниц-старшеклассниц, поджидавших его у подъезда, чтобы сунуть ему букет свежих цветов или записку.
Как-то, идя за дровами, я видел, как дворник выметал своей равнодушной метлой эти букетики и записки.
Но, несмотря на записки и букеты, он, по-видимому, был верен Ирине и нередко появлялся передо мной, нежно ведя ее под руку.
И каждый раз сознание, что случай (из скромности не назовем его судьбой) совершает нечто враждебное логике и здравому смыслу, погружало меня в пропасть сомнения.
Он был артист? Да. Он был красавец и щеголь? Несомненно. Он был всеобщим любимцем? Да. Но Ирина была во много раз больше и его и себя. Она была не человеком, а явлением. Как же он мог позволить себе жить с ней, спать на одной постели, отравлять ее сознание своим самодовольством актера?