Читать «Ты идешь по ковру. Две повести» онлайн - страница 43

А Спальник внимания не обращает, прыгает и прыгает, поскрипывает. Я пригляделась — а он подрос как будто, хотя чего тут разглядишь, в прыжке? И вдруг он — раз! — и оказался на подоконнике. Чешка головой о его голову потёрлась, а сама на форточку заскочила. И оттуда точно так же мурлычет и зовёт его. И Спальник снова начал прыгать. Это он зря, конечно, у меня же на подоконнике чего только нет, всё сразу посыпалось: телефон, тетрадки, учебники, косметичка. Чудом я успела подхватить уже у самого пола горшок с маминой фиалкой.

— Спальник! Ладно ли с тобой?! Слезай!

Я хотела его столкнуть на пол, но тут он допрыгнул до форточки. А Чешка уже с той стороны окна на подоконнике сидит и его зовёт. У Спальника глаза испуганные, лежит пузом на поперечных рейках форточки, голова торчит на улицу. И тут я его схватить не успела, он взял и сиганул за окно, прямо в кошачью тропку. И они куда-то побежали вместе с кошкой. Я снова выскочила на крыльцо.

— Мама! Спальник сбежал! Его Чешка увела!

И тут я услышала родительский смех. А чуть позже — лай и скулёж нашего щенка. Кажется, лаял он с каким-то отчаянием, а мама с папой смеялись. Я зацепилась рукой за столб у крыльца, встала на самый край, вытянула шею как можно сильнее — у меня что надо шея — и увидела наконец. Чешка ходила по крыше дровяника, а Спальник пытался до неё допрыгнуть. Это выглядело так.

— Гав! — орал со всей силы Спальник и подпрыгивал. Проваливался в снег и скулил. Выбирался из снега, снова гавкал и подпрыгивал. Родители смотрели и смеялись.

— И он же допрыгнет когда-нибудь, — сказала я.

— Женька! Опять босая! — Мама увидела меня и перестала смеяться. — Иди домой, до лета Спальник будет жить дома.

— Да, — сказал и отец, — а то ты, пожалуй, будешь болеть до лета.

Я хотела проворчать, что вообще-то собиралась ночевать со Спальником под крыльцом, но не стала. Всё ведь обошлось. Не стоит раскрывать все карты раньше времени.

9

Так и получилось, что Спальник остался жить в доме. Ну какая ему цепь, какой из него охранник! Он должен сохранять мир, а мы чуть с отцом не поссорились, ужасно не люблю ни с кем ругаться и ссориться. Я даже с веселковскими девчонками не ругаюсь, правда, они не орут, а смеются. Смеются — ладно; когда орут, вот этого я не люблю. А тут — я просто молчу, не отвечаю, хотя надоели они мне здорово. Каждую тренировку цепляются. То им коса не нравится, то галоши. Кричат под руку, когда я забираюсь на скалодроме, нарочно отвлекают, чтобы я ногу не туда поставила или нужный зацеп не увидела. Мама мне сказала:

— Плюнь. Не ходи на этот скалодром. Учиться, может, лучше будешь. Или давай я к Борисычу схожу?

Но я продолжаю заниматься, а маму к Борисычу не пускаю. Пусть уж лучше просто встречает после тренировок, если ей так хочется, а вот к тренеру ходить не надо. Сама разберусь. Я понимаю, родители мои знакомы с тренером сто лет, и маме ничего не стоит поговорить с ним обо всех моих делах, так, по-дружески. Отец не знал про веселковских, но я всё равно косилась на него, когда они с мамой собирались к Борисычу. Видимо, так выразительно косилась, что папа сказал: