Читать «Однофамилец» онлайн - страница 18

Даниил Александрович Гранин

— Ишь ты, хватил, — изумился Кузьмин.

— Потому что человек не имеет права! Перед людьми, перед обществом не имеет права! Да я и не поверю! — Что-то в нём задрожало. — Найти такое!.. Эх, я бы… Я ведь первый начал эту тему. Раньше всех! А меня обогнали. Потому что я ведь после работы мог… Урывками. Теперь вот Нурматов лидирует. Что же мне теперь? Думаете, в диссертации дело? Защита — это не хитро. Защищают все. Хочешь не хочешь — заставят, раз ты в аспирантуре числишься. А мне этого не надо! — Он приблизил лицо к нему. — Я хотел дос-тиг-нуть! Сделать! Иначе кокой смысл… — Он сорвался на отчаянье, маленький нос вспотел, плечи пиджака обвисли. — Вы, значит, могли, а я… Не верю я вам. Что бы вы мне ни доказывали! Почему ж вы забросили? Никогда не поверю! Всё это насочинили, — попробовал усмехнуться, прикрыться издёвкой. — Впрочем, вы не стесняйтесь. Я идеалист. Я не пример. Мало ли у нас докторов, так, на фу-фу. Они в математике смыслят не больше вашего. Важно хорошо оформить! Чтобы чин чином. Внешность у вас солидная, биография — я надеюсь… Производственникам сейчас зелёная улица…

Бедный Кузьмин, как хотелось ему сберечь своё праздничное настроение. Никак не мог взять в толк, с чего накинулся на него этот парень, чего он винтом извертелся, готовый укусить. В слова его Кузьмин и не старался вникать — злость и гадость, — и было жаль себя: за что его так? И это в то время, как ликующая душа его готова всех одарить, обласкать…

— Ну, чего ты, успокойся, — просительно сказал Кузьмин. — Не суди и не судим будешь. Вот как ты определяешь, что нравственно? Что у тебя, таблицы есть? Или формулы? Нурматов обогнал, — ты считаешь, что он воспользовался ситуацией. Допустим. А если ты теперь воспользуешься, чтобы его обогнать? Это как будет считаться? Нравственно? Потому что «моё отдай»? При чём тут математика? Ведь не ради математики вы гонитесь. Кто первый. Кто больше… А если автор претендует на своё, кровное? Если у автора тоже имелись уважительные обстоятельства, по которым он, бедняга, прервал работу… — И Кузьмин, выбравшись на главную дорогу, возликовал и засиял благодушием. Тогда как быть? Как? Тогда ты должен помочь ему, автору, восстановиться в правах — это дело святое!

— Какому автору?

— Ему, — Кузьмин выразительно подмигнул. — Моему тёзке, тому самому, которого Несвицкий хотел причислить к почившим.

Шутливый тон помогла Кузьмину уклоняться от зубаткинских расспросов, отвечать не отвечая. Слова его обрели неожиданную двусмысленность, от которой у него самого кружилась голова. Правда вдруг становилась неуловимой, события теряли определённость…

— А вы сами разве уверены, что Несвицкий ошибся? — спросил Зубаткин и прикрыл глаза. — Может, всё же того Кузьмина в наличии не имеется? Он миф?

Неуверенная его усмешка высветила тёмную расщелину, которая отделяла нынешнего Кузьмина от молодого его тёзки. Не расщелину — пропасть между этими двумя разными людьми: ныне ничего не связывало их, кроме имени. Кузьмин мало что помнил о том молодом авторе, ничего не знал из того, что знал тот, он не был продолжением молодого, они существовали совершенно раздельно, независимо, они были чужие. Где он, тот Кузьмин? Умер? От него ничего не осталось, он начисто исчез, и не это ли имел в виду Зубаткин, и не потому ли и сам Кузьмин применял словечко «автор», невольно отдаляя себя от того Кузьмина? Так было легче освоиться с ним…