Читать «Снежный перевал» онлайн - страница 8

Время было посоветоваться, но Абасгулубек, не сказав ни слова, пустил коня вперед. Длинная серая шинель прикрывала его колени. Одна пола шинели примерзла к уздечке, блестевшей словно серебряная.

Халил пришпорил своего коня, обогнал Талыбова. Они переглянулись. Лицо Талыбова неприятно поразило Халила. Теперь это было лицо бесконечно усталого и загнанного человека. Он не стремился ехать впереди всех, а, наоборот, старался придержать коня. Халил не раз сталкивался с проявлением трусости, и, как всегда, оно вызывало в нем чувство брезгливости и неприязни.

В душе Талыбов не верил Абасгулубеку. «В опасную минуту, перед лицом смерти, он сможет перейти на сторону Кербалай Исмаила. Глупо умирать здесь, среди этих угрюмых Скал. И могилы никто не сыщет... Надеяться можно все-таки на Халила. Как-никак из бедняков. Советская власть сделала его человеком. И наверно, крепкий человек, раз прошел комиссию по чистке. Эта мысль принесла Талыбову некоторое спокойствие.

Сейчас он нашел в своей душе оправдание тому, что тайно от спутников захватил оружие. Ощущая холодное прикосновение пистолета к телу, он чувствовал, что обретает потерянное равновесие. Талыбов сунул руку в карман, погладил отполированную гладь металла и только после этого тронул коня.

Мелкие камни, сорвавшись со скалы, с шумом скатились вниз. В ущелье раздался гром. Часовой открыл глаза. «Началось», — подумал он. Тревожно забилось сердце. Он поднял винтовку, взялся за затвор. Пальцы, казалось, одеревенели. Он услышал близкое ржание коня, и шагах в тридцати от скалы показался всадник.

— Стой, буду стрелять!

Ему никто не ответил. Часовой, прижав приклад к животу, что есть силы тянул затвор, но ничего не получалось.

«Пропал я», — подумал часовой, готовый заплакать от страха и сознания своей беспомощности. «Кербалай убьет меня», молнией пронеслось в его голове.

— Эй, Расул.!

Человек, которого он звал, грелся у костра, разведенного в гроте. Он держал руки над костром так, что издали они напоминали крылья птицы. Расул стоял, подняв воротник шубы, оттого не слышал крика товарища. Если бы в этот миг сорвалась скала и завалила вход в грот, он бы ничего не знал.

— Ой, это же Абасгулубек!

Ужас охватил часового. Словно боясь потерять равновесие и упасть, он прислонился к скале.

«Разве можно выстрелить в Абасгулубека! Говорят, что пуля не берет его».

— Стойте!

Абасгулубек дернул уздечку, остановил коня.

Абасгулубек не раз глядел в лицо смерти, терял друзей и товарищей, но смириться с этим никогда не мог. Смерть казалась ему трагической нелепостью, чем-то противоречащим человеческому естеству и сознанию. Он дорожил своим именем, никогда не поступался честью, но этот окрик заставил его осознать, что сейчас может прогреметь выстрел и все понятия чести и доброго имени развеются вместе с дымом выстрела. Если часовой и промахнется, ои вспугнет коня, и тогда конь и всадник скатятся в ущелье. Но возврата нет.

Абасгулубек дал знак Халилу остановиться. Часового за скалой не было видно, и ему стало не по себе от ощущения, что обращается не к человеку, а к безжизненному камню.