Читать «Антология современной швейцарской драматургии» онлайн - страница 45

АНТОН. И ничем иным.

ЭРИКА. Угрозы нешуточные. Охотников призывают остерегаться. Чтоб они вдруг сами не стали дичью.

АНТОН. Что было бы справедливо. Животные защитить себя не могут.

ЭРИКА. Надписи сделаны вами.

АНТОН. Мне нечего сказать.

ЭРИКА. В них полно ошибок. «Ахотник» с «а». А «дич» без мягкого знака.

АНТОН. Это своего рода послание.

ЭРИКА. Послание с плохой орфографией никто всерьез не воспримет.

АНТОН. Разве ты не понимаешь, в чем суть. Суть в призыве делать добро. Не заглушать чувства. По-твоему, это нормально — убивать беззащитных животных. Как верующая во Христа, ты не можешь этого одобрять.

ЭРИКА. Откуда вы знаете, что я верую в Христа.

АНТОН. Знаю, и все.

ЭРИКА. У моей любви к Богу целая история, но лучше бы мне ее не знать. Порой мне так хочется, чтобы кто-нибудь коснулся меня, привлек к себе, грубо, со всей силою, обнял, потому что у него тоже есть такое желание. И мне хочется верить в смертность. В то, что я исчезну, что никакого спасения не будет, что эта плоть, вот она, просто распадется в прах, а вместе с ней и то, что я есть и чем могла бы стать. Я бы не играла никакой роли, здесь было бы просто то, что здесь есть, и я была бы тем, кто я есть, Эрикой, на бензоколонке, в ночи, у Антона. И этого было бы достаточно, достаточно и для меня, и меня бы не заботило, что могло бы произойти в этом мире, кем я стану, великой ли, благородной ли, маленькой или большой. Но всего этого нет. Я всегда вижу себя маленькой, когда я великая, но вот именно сейчас я вижу себя великой, хотя сижу здесь, глухой ночью, пьяная, без моих вещей в рюкзаке, без денег, и что-то тянет меня вниз, это сила тяжести, а что-то иное, оно тянет меня вверх, и это милость.

* * *

АНТОН. В Библии сказано, что убивать нельзя.

ЭРИКА. Это относится только к людям.

АНТОН. Стало быть, у шестой заповеди есть примечание: «относится только к людям». Не знал.

ЭРИКА. Люди в этой местности всегда занимались охотой. Это часть их культуры.

АНТОН. Все они говорят, что это часть их культуры: травить дичь собаками, засесть в лабаз с фляжкой и бутербродами, с длинноствольным ружьем и прецизионным прицелом, за который они выложили половину состояния. На что-нибудь другое денег у них нет. Стоит только взглянуть на их жен. В двадцать они носят цветастые передники из полиэстера, купленные в сельпо, и в сорок щеголяют в них же. И только когда самих их кладут в гроб, то снимают с них и эти передники. Люди здесь, наверху, прямо скажу, недоразвиты. И политически, и в смысле моды. Типичные отморозки. Они ненавидят все живое, все дикое и потому залегают в лесу, чтобы палить по всему дикому и живому.

* * *

ЭРИКА. Я бы охотно выпила еще рюмку-другую. Вы напоили меня. Для вас будет китчем, если я стану утверждать, что никогда еще не была столь трезвой.

АНТОН. Естественно. Ужасным китчем.

ЭРИКА. Но ведь это правда.

АНТОН. Значит, это правдивый китч.

ЭРИКА. Антон. Мне придется с вами поругаться. Это питье, рюмка за рюмкой, меня морально разложило.

АНТОН. Мужчин такое заводит. Готовность женщин к моральному разложению.