Читать «Антология современной швейцарской драматургии» онлайн - страница 146

Ясное дело, есть биологическая сторона, и она приводит женщину в абсурдную ситуацию, если ей хочется завести детей. Так, ей вдруг надо очень быстро забеременеть, и со стороны это похоже на некий бизнес-план, что немного забавно.

Я не знаю, откуда желание иметь детей появляется у мужчин. Может быть, это потребность преодолеть собственную смертность. Ребенок как проекция собственной жизни в отдаленное будущее. Я не хотел бы злоупотреблять отцовством как инструментализацией собственных страхов смерти и бренности. Отцовство само по себе занимает отдельное место. Дети — это отдельный мир, вне мыслей о бренности.

XVI. ТОМАС (35), МАЙЯ (47), КАРИН (37)

ТОМАС. Мы обменивались эсэмэсками. Потом я пришел к ней, и она сделала этот тест на беременность, он оказался положительным — то есть я говорю сейчас о другой женщине, о бывшей, да?.. Итак, тест оказался положительным, и она принялась реветь, а я был счастлив и прихватил с собой бутылку шампанского для такого случая — но она разревелась, а на следующий день собиралась в отпуск с двумя детьми, которые у нее уже были, нет, не от меня, и она ревела, и мы страстно целовались, а потом была ужасная трехмесячная фаза с плохим самочувствием. Мы ходили в организацию планирования семьи, «Про Фамилия». Что уж там они планируют, не знаю. Мы о чем-то там консультировались, а потом я впервые увидел ультразвуковое изображение. Это было в кабинете, где обслуживаются также арабские и турецкие женщины, а это значит, что мужчина сидит отдельно, и у него свой монитор для ультразвуковой картинки, а женщина за занавеской видит другой монитор, чтобы соблюдалась граница стыда, и вот я там сидел, смотрел на эту ультразвуковую картинку, и ребенок шевелился. Невероятно трогательно, и я был безумно счастлив в тот момент. А она за этой занавеской принялась реветь. Врач сказала: «А, так вам еще не ясно, хотите ли вы этого ребенка». Но я его хотел, и потом было так, что они там в «Про Фамилии» все просияли — и гинекологиня, и психологиня, и все говорили: отец хочет ребенка, и чудесно, что ребенок был спасен здесь, в «Про Фамилии», а потом женщина и говорит, что ребенка не хочет она сама. Это было за три дня до крайнего срока. И тут же психологиня поменяла точку зрения, а я закрыл лицо руками и разревелся. И в день аборта она хотела, чтобы я провел ночь у нее. Я это сделал. Половину ночи я проревел, умоляя ее не делать этого. И молился. А на следующее утро получилось так. Она должна была принять пилюлю, которая отторгает ребенка от матки, или не знаю, что уж там, что-то гормональное, ультрабрутальное, и она должна была принять эту пилюлю утром, чтобы уже во второй половине дня — в два или в три часа — можно было его вырезать без того, чтобы убить женщину или причинить ей какие-то серьезные повреждения. И вот она сидела утром в этой постели, и я тоже на желтых простынях, и она взяла стакан воды и хотела, чтобы я дал ей пилюлю. Мне это показалось абсурдным, и потом был такой экзистенциальный момент, когда я должен был решить, сделать выбор между женщиной и ребенком: хотя изгоняет ребенка женщина, ты все-таки за кого — за ребенка или за женщину. Это был самый абсурдный и интенсивный конфликт совести, какой только можно себе представить. Вообще-то я всегда думал, что ведь нельзя родить ребенка без женщины, то есть в конце концов мужчина должен как-то поддержать женщину, даже если она и не хочет ребенка. То есть если имеет место такой раздор между ребенком и женщиной, которого фактически ведь вовсе нет, потому что женщина и ребенок есть единое целое, если требуется ледяное, брутальное, промышленное, холодное вмешательство, чтобы разорвать это единство. Он ведь не выйдет наружу сам по себе, а ты должен ввести гормон, который произведен где-то на фабрике и в маленькой капсуле проделал долгий путь до тебя. И потом ты должен куда-то пойти, в какое-то место, где постоянно происходит это вмешательство с ножом или с чем там еще, и вырезать его, и все в крови, и ты должен быть частью всего этого, да. Ты должен этому содействовать. И она хотела, чтобы я соучаствовал в этом, давая ей пилюлю. И я почувствовал только одно: я не буду. Если ты хочешь это сделать, то делай сама, ладно? То есть без меня. Так не пойдет, это слишком, и это спасло меня тогда от презрения к самому себе. У меня еще были потом огромные трудности. Я еще долго потом отбивался от мысли, не следовало ли мне взять эту пилюлю и вышвырнуть ее в окно.