Читать «Король франков» онлайн - страница 170

Эмма молчала, опустив голову. Потом тихо произнесла:

– Я сама виновата… Но я любила своего мужа.

И замолчала. Да и что было ей говорить? Она взглянула на деверя:

– Я думала, ты пришел меня мучить.

– Я возвращаю тебе свободу. Ты вольна в своих действиях. Прости же меня еще раз и прощай!

Он уже сделал шаг, собираясь уходить, но внезапно обернулся:

– Благодарю тебя, Можер. Ты снял с моей души тяжкий грех.

И стремительно вышел. Шаги быстро затихли в глубине коридора.

Можер взял Эмму под руку, и они медленно пошли. Выйдя, Эмма остановилась, в свете факела подняла взгляд, полный невысказанного страдания, разбитых чувств:

– Я так ждала тебя, Можер… мечтала сказать, как я тебя люблю… А ты, наверное, забыл обо мне в Париже… ни одной весточки.

Они пошли дальше – тихо, молча, и остановились теперь уже в галерее, у одного из окон, немного не доходя до покоев бывшей королевы франков.

– Ты приехал за мной? – повернулась Эмма. – Скажи, и я уеду с тобой куда хочешь, стану служанкой, рабыней, буду целовать тебе ноги… Только возьми меня, увези отсюда! Здесь на всем лежит печать проклятия, забвения, здесь повсюду витает смерть!

– Я пришел, чтобы освободить тебя, Эмма.

– От жизни или от смерти? – невесело обронила она.

– Что за мысли? Ведь ты теперь свободна, и ты снова королева!

Ее руки безжизненно упали с его груди. Отвернувшись, она горько усмехнулась:

– Я никто и никому уже не нужна. Даже тебе. Не пытайся возражать, я вижу… Ты молчишь, значит, это так. Наверное, нашел себе другую, правда ведь?.. А меня забыл. Кому нужна старая, одинокая королева, если даже родная мать не хочет слышать о ней.

– Адельгейда?..

– Она и пальцем не шевельнула, узнав, что Карл держит меня в заточении. Лишь Феофано проявила участие. Но Карл остался глух.

Можер глядел на нее, с трудом узнавая: впалые щеки, темные круги вокруг глаз. От прежней Эммы мало что осталось; перед ним стояла надломленная горем одинокая женщина с повисшими безвольно руками, с поникшей головой. В ее глазах не играл уже былой задор, они потухли, в углах явственно протянулись нити морщин. Улыбка теперь не трогала ее губы; застывшие, будто мертвые, они раскрывались лишь для того, чтобы спросить или ответить и тотчас смыкались. И румянец, игравший когда-то на щеках, исчез, вытесненный бледностью. Все это наложило отпечаток и на ее речь: слова она произносила с трудом, глухим голосом.

– Ты исхудала, Эмма. Остались одни глаза.

– Меня почти не кормили. Хлеб, вода… горох.

– Какая же он скотина! Разве Бог не велел прощать?

Она подняла глаза, в них читалась мольба.

– Обними меня, любимый… крепко, крепко, – внезапно попросила Эмма. – А теперь… поцелуй. Ведь больше я тебя не увижу.

Их поцелуй длился целую вечность. И долго еще Эмма не хотела открыть глаз, словно запоминая сладкое мгновение, собираясь унести его с собой…

– Как тогда… в галерее, при всех. Помнишь? – слабо улыбнулась она.

– Помню, Эмма. То был первый наш поцелуй.

– А теперь последний.

– Я буду навещать тебя, Эмма. Мое графство недалеко. Бовэ. Слышала, конечно?