Читать «Пейсбук» онлайн - страница 121

Это была моя родина, о существовании других в то время я просто не знал.

– Сашка, ты из евреев? – спрашивала милейшая соседка, тетя Клава.

– Наверное, – наивно отвечал я, не понимая вопроса, но и не ожидая от тетки никакого подвоха.

– Значит, жиденок! – радостно резюмировала Клава и гладила меня по голове.

Это чуть позже, поступив в школу и став октябренком, я понял, что таких расспросов следовало избегать. Не всегда могло повезти на тетю Клаву, и тогда вместо поглаживания меня бы ждал в лучшем случае подзатыльник. А пока мое детство ничем не омрачалось, у меня имелись две бабушки, папа с мамой, брат и куча друзей разных возрастов и национальностей.

Мы все были русскими, жили в советской стране и принимали это как должное.

Но я взрослел и с годами стал понимать, что различия между мной и моими друзьями все-таки существуют. У меня была несколько иная фамилия, имена моих родственников вызывали хихиканье у окружающих, дома мы отмечали праздники, о существовании которых друзья и не догадывались… А вскоре один хулиганистого вида старшеклассник ни с того, ни с сего вдруг назвал меня грузином.

С того момента я отчетливо осознал себя евреем, живущим в многонациональной стране, в которой у людей титульной национальности было все-таки чуть больше прав, чем у остальных. При этом у грузин была Грузия, у казахов – Казахстан, у молдаван – Молдавия. Даже у прибалтов остались их собственные республики, пускай с приставкой «советская социалистическая». Как позже выяснилось из учебника географии, у нас тоже имелась некая Еврейская автономная область, каменистая равнина, занесенная Б-гом, или, скорее, партией, куда-то на Дальний Восток. И как ни странно, первым секретарем обкома этой самой партии там разрешали избирать не кого-нибудь, а именно еврея.

Прислушиваясь к разговорам старших, я догадывался, что кто-то из наших знакомых куда-то уезжает, причем, явно не на Дальний Восток. Но все мои более-менее близкие долгое время никуда не собирались, и я не слишком задумывался о перспективах жизни в других странах.

Когда в начале девяностых распахнулись, нет, не калитки, а целые ворота, в очередь за билетами выстроились уже мои двоюродные и троюродные. Теоретически эта же очередь могла дойти и до меня. Но к тому времени я уже хорошо зарабатывал, имел отдельную квартиру, машину; директор пансионата «Голубой залив» в знаменитом Коктебеле всегда держал для меня блатной номер с видом на море. Мой приятель Боря Беркович, балагур и весельчак, уехавший, по его словам, ради счастливого будущего своих детей, уже полгода слал слезливые письма о нелегком житье-бытье в маленьком израильском городке. Поэтому перспектива бросить все и встать рядом с Борей на конвейер упаковщиком одноразовой посуды меня отнюдь не радовала.