Старый Ян имел два клада,Не доступных никому,И одна была отрадаВ них на старости ему.Первый клад, что рыцарь в латах,Был – окованный сундук,Где чистейшее в дукатахБереглось от хищных рук.Клад второй была младаяСветлоликая жена,Чистотою – ангел рая,Обольщеньем – сатана.Два голкондские алмаза –Глазки, глазки – у! – беда!Грудь – фарфоровая ваза,Зубы – перлы в два ряда.И ценя такие блага,И не ведая утрат,Посвятил им старый скрягаХилых дней своих закат.Заберется ль в кладовую –Он целует все места,Пыль глотает золотую.Золотит свои уста.Всё сочтет, – сундук заветныйЗакрепит тройным замком,Подрожит – и, неприметный,Ускользает вон тайком.После старческие ласкиОн жене своей дарит,Подойдет, ей взглянет в глазкиИ лукаво погрозит.То, как ценный самородок,Кудри взвесит на руке,То возьмет за подбородокИль погладит по щеке.Клад и этот цел – он видит,И старик безмерно рад,Подрожит и, скорчась, выйдет,Но замкнет и этот клад.Между тем проходят годы,Он дряхлеет каждый миг,И могильный зов природыСлышит трепетный старик.Жалко старому два кладаБросить в мире – приуныл.Первый клад он в угол садаНочью снес и там зарыл.Не ходи в людскую руку!Спи тут! Дело решено…Но – куда другую штукуСкроешь? – Вот что мудрено.Как бы женку-то припрятать?Как бы эту запереть,И замкнуть, и запечатать,А потом уж умереть?Вот давай ее он кликать:«Душка! Эй, поди сюда!Жаль мне – будешь горе мыкать:Я умру – тебе беда!Попадешь в чужие люди, –Ведь тебя не сберегут,Пух твоей лебяжьей грудиИзомнут и изорвут.Ты слыхала ль от соседок?Ведь другие-то мужьяЖен своих и так и эдак…Уж совсем не то, что я!Ты была мне что невестаОт венца до этих пор,Я тебе и честь, и место,Да и двери на запор.А умру – подобной честиНе дождешься никогда.Знаешь что? – Умрем-ка вместе!Смерть ведь, право, не беда.Согласись, мой розан алый!Средство мной уж найдено», –Та в ответ ему: «Пожалуй!Хоть умрем – мне всё равно»,«Ну, так – завтра. Ты покайсяПрежде мне, открой себя, –Ведь сосед-то наш, признайся,Подговаривал тебя?»«Что. таить, коль дело к смерти?Я не отопрусь никак».– «Ишь соседи! Эки черти!Я уж знал, что это так.Он хотел тебя, как видно,Увезти, скажи, мой свет!»– «Да; но мне казалось стыдно…У него ж деньжонок нет;Сам раздумает, бывало,Да и скажет: «Подождем!Ведь у скряги-то немалоКой-чего – мы всё возьмем»».«Ах, бездельник голоперый!Ишь, так вот он до чего!Человек-то стал я хворый,А не то – уж я б его!»«Успокойся же, папаша! –Яну молвила жена. –Вспомни: завтра участь нашаБудет смертью решена.Ты и сам, быть может, грешен.Как меня ты запиралИ замок тут был привешен –Ты куда ходил?» – «В подвал».«Может, душенька какаяТам была… признайся, хрыч!Тяжкий грех такой скрывая,Адской муки не накличь!Ведь из аду уж не выдешь!Что ж там было?» – «Ну… дитя…»– «Незаконное! – вот видишь!Говори-ка не шутя!Грешник! Бог тебя накажет».– «Что ты, дурочка? Мой сынМной не прижит был, а нажит –Не от эдаких причин».Призадумалась в кручинеЖенка Яна, а супругПродолжал ей речь о сыне,Разумея свой сундук:«Мой сынок в пыли валялся,Был в оковах, мерз зимой,Часом звонко отзывался,Желтоглазый был такой;Не гульбу имел в предмете,На подъем нелегок был, –И уж нет его на свете:Я его похоронил».Тут порыв невольный взглядаПри улыбке старикаОбратился в угол садаНа могилу сундука.«Что туда ты смотришь зорко? –Подхватила вдруг жена. –Там – в углу как будто горка, –Не могилка ль там видна?Не сынок ли твой положенТам, куда ты так взглянул?»Ян замялся – и, встревожен,Помолчав, рукой махнул:«Всё земля возьмет. И самиМы с нее в нее пойдем.После все пойдут за нами:Те все порознь, мы – вдвоем.Завтра кончим!» Но насталоБожье утро, Ян глядит:Женки словно не бывало,Угол сада весь разрыт.Что-то хуже смерти хладаОн почуял и дрожит.Вдруг пропали оба клада.На столе письмо лежит.Ужас кровь ему морозит…То рука жены его:«Твой сосед меня увозитС прахом сына твоего».
