Читать «Пропавший лагерь» онлайн - страница 17

— Ишь, ведь, людям-то везет. Клад у Марьи нянька, золотой клад.

Марья по селу козырем — что-де, значит, могу работницу выбрать, не даром сперва на еде пробую.

Так стала нянька совсем своя.

Только стала всех удивлять, никто не гадал какие за ней штуки водятся!

Раз достает отец полтинник и говорит:

— Беги к Петру Тимофеевичу, двух-перегон спроси, мол, оченно требуется для писаря, не иначе пьет двух-перегонный, не иначе пишет, как после выпивки, а мне заявление нужно.

А няньки без разговоров, раз-два и у той избы, что с петухами, первейшей в селе избы, стучится прямо в дверь полтинником.

— Кто там?

— Это, тетенька, за двух-перегонным от Печеновых.

Дверь открылась:

— Пройди, налью.

Нянька вошла в избу.

— Давай бутылку-то.

Нянька дала бутылку, хозяйка пошла в горницу и принесла ее полную зеленой жидкости.

Покупательница понюхала, посмотрела на свет, тряхнула и покачала головой.

— Нам, тетенька, за полтинник двух-перегонного.

— Дура, этот самый он!

— Нет, нет, этот слаб, рази это самогон?

— Какой же тебе, иди, глянь, плохой-то какой, плохой вовсе желтый.

Хозяйка открыла дверь в горницу и показала няньке два ведерка, стоявшие на подставках у какого-то жбана, вмазанного в печку и топорщившего от себя разные медные трубки.

Нянька осмотрела оба ведерка и осталась недовольна.

— Не возьму, плохой.

Удирая, вдогон слышала ругань самого хозяина Петра Тимофеевича, растревоженного таким хаяньем:

— У, хвостотрепка паршивая, тоже понимает.

— Купила? — встретил отец.

— Нет у них хорошего, и полтина назад.

— Ах, ты оказия, не напишет так, окаянный.

— А чего писать, я могу, — тряхнула нянька головой и рассыпала стриженные волосы.

— Што? — даже попятился отец.

— Могу, говорю, писать-то.

Скоро рыжий Григорий убедился, что пишет его нянька не хуже писаря, а еще толковитей, без завитушек. Тащил в волость и боялся, а вдруг не дадут по такой бумаге, ведь писал-то кто: не писарь, а нищенка. Решил волостных надуть и бухнул:

— Писарь писал, все как след.

В волости прочитали и удивились.

— Или ты шибко писаря поил или совсем не поил, но никогда так писарь не писал.

Лес, все-таки, по заявлению дали.

С тех пор Григорий стал дивиться и поглядывать на свою няньку, так и эдак, со всех боков.

И вдруг, вот на! Шел он со схода, цапнул его за руку, весь не в себе белоголовый Ванька, затянул за плетень и на всю улицу шепнул:

— А нянька, вовсе не нянька, она — кымисар! — и еще зашептал много и часто, но этого уже не было слышно.

12. Выздоровление Раскачай-Кошелкина

Дело делается исподволь и неприметно, так и у няньки помаленьку и подруги завелись.

— Ты, Анют, куда?

— А ты куда?

— Я так.

— А я не так.

— А што?

— Раскачай-Кошелкин-то помирает.

— Ну, и помрет-то, пускай.

— А жалко, ведь, поди корежится и пить некому дать.

— Попить, это правда.

— Дойдем, глянем его.

— Пойдем.

Скоро Анютка и нянька крались к раздавленной лачуге Раскачай-Кошелкина. Вот ввалившаяся дыра, где когда-то была дверь. Тянет запах кислый и тошнотный. Робея, заглянули. Темно и темно. Тихо.