Читать «Триумф красной герани. Книга о Будапеште» онлайн - страница 67

В отличие от многих прочих мест и объектов, и постамент, оставшийся от часов, и отель не только старинные, но и просто старые. Откровенно старые, без притворства. Без показного «антиквариатства», без привязки к императрице Елизавете или другим знаменитым именам. И без глянца свежей реставрации. Прямой и честный взгляд: «Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной».

Римлянин, красиво стоящий слева от исчезнувших часов, изображен еще раз, на бронзовом рельефе, украшающем переднюю стенку постамента. Имя ему Цинциннат, Луций Квинкций.

Оный Цинциннат изображен в тот самый главный, самый опознаваемый момент биографии, который, собственно, и ввел его в историю. Это мы сейчас с ходу и не сообразим, что за Цинциннат такой. А гимназисты тех времен, когда «Астория» строилась, Цинцинната с Цицероном еще не путали, хочется верить.

Хотя дело-то давнее. Теперь уже и не выяснить, правда ли, что его, известного скромностью, стойкостью и приверженностью к простым сельским трудам и добродетелям, позвали раз ввиду опасности, исходившей от сабинян, в диктаторы. Приди, мол, и возглавь. Он, конечно, пришел и возглавил, и разбил, но главное – как позвали. Он в тот момент трудился на поле. Самолично, как подобает. Шел за быками своими, тяжкий сей труд исполняя… И вот являются к нему в такой ответственный момент послы от Римского Сената и первым делом просят надеть тогу. С собой они ее принесли, что ли? Будем считать, что принесли. Белую, шерстяную. Тяжелая вещь, кстати, – шестиметровое полотнище. Плащ-палатка практически. Цинциннат, значит, весь потный, взмокший, ему бы воды кто подал, а тут – тога. Но он человек ответственный, государственный. Надо – надел.

Тут вот, правда, имеется замечание Сергея Сергеевича Аверинцева, что тогу никак не надеть без посторонней (рабской) помощи. Пахал, значит, сам, а тогу надевать раба позвал? В Аверинцева, впрочем, только загляни – хочется цитировать целиком: «Гражданское достоинство римлянина, римская «важность» зримо воплощалась в рисунке складок тоги – достаточно вспомнить прославленный стих Вергилия о «племени, облаченном в тогу»… Греко-римское представление о человеческом достоинстве связано со зрительным идеалом благородно-независимой осанки; так, Каллисфен мог как угодно льстить Александру, но умер, чтобы не отвешивать ему земного поклона, т. е. не погрешить против осанки».

Эта сцена – с быками и послами, а не с Александром – и изображается в барельефе на часах «Астории». Скульптурный Цинциннат, что наверху – уже при параде. Тот, что на рельефе – в какой-то рабочей накидке и при быках. Так, с предметами, служащими опознавательными знаками персонажей, будут потом изображать христианских святых: Лаврентия – с решеткой, Дионисия – с собственной отрубленной головой. Те, кто сумел войти в историю не смертью, а деяниями, совершенными при жизни, тоже обычно сопровождаются опознавательными знаками, как Иероним львом. Цинциннат – тот теперь навсегда с этими быками, без быков его даже гимназисты не опознают.