Читать «Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу» онлайн - страница 305

Во-вторых, норманисты, считая овальные фибулы (броши) специфи­ческой чертой именно норманского женского костюма и рассматривая их как часть сакрализованого комплекса личных вещей и оберегов женского костюма (отчего они якобы не могли служить предметом торговли), ха­рактеризуют их этническим индикатором скандинавских погребальных комплексов. Со столь категоричным заключением не позволяют согла­ситься многие факты, известные, кстати, тем, кто их не берет в расчет. Так, например, у прибалтийских ливов скандинавские фибулы в первых столетиях II тыс. н.э. вошли в состав местного этнографического костю­ма и были дополнены вполне самобытными роскошными нагрудными привесками. В курганах Приладожья те же фибулы встречаются, как правило, в сочетании с финскими шумящими подвесками, игравшими роль племенного убора и амулетов, причем подвески прикреплены цепочками к фибулам. В Ириладожье и Ярославском Поволжье сканди­навские украшения обнаружены в погребениях с местным ритуалом. Из чего В.В. Седов выводил, что, очевидно, скандинавские фибулы носи­ли в Ириладожье весские женщины. В скандинавском костюме, под­черкивают специалисты, обязательны две фибулы. Но во владимирских курганах в большинстве случаев попадается по одной такой находке. В Гнездовском могильнике раскопано более двух десятков погребений со скорлупообразными фибулами, и в 16 курганах встречено по одной фи­буле, в остальных по две, а в одном случае четыре. В силу чего подав­ляющая часть данных погребений никак не может быть объявлена скан­динавской, хотя именно такая характеристика и подвела Р.Г. Скрынникова к мысли, что Гнездово представляло собой «едва ли не самый крупный в Восточной Европе скандинавский некрополь», опорный пункт норманнов, «преодолевавших сопротивление Хазарии».

Весьма ценно наблюдение М.К. Каргера над двумя серебряными фибулами, обнаруженными в погребальных комплексах киевского некропо­ля и украшенными филигранью и зернью: одна из них была использо­вана в женском уборе уже не как фибула, а как подвеска-медальон, для чего к ней с тыльной стороны было прикреплено проволочное кольцо (ученый отнес эти погребения к богатым погребальным памятникам киевской знати). По одной из версий И.П. Шаскольского, «обе женщины были славянками, фибулы приобрели путем покупки и носили их просто под влиянием скандинавской «моды». И нельзя, в таком случае, не признать правоту известного археолога Седова, давно уже отметившего, что находки вещей скандинавского происхождения (скорлупообразные фибулы, широкие выпукловогнутые браслеты, плетеные браслеты, подвески) «не являются этноопределяющими». Эти вещи относятся к X в., подытоживал ученый, ко времени оживленных торговых связей Скандинавии с Восточной Европой, в результате которых скандинавские украшения, как свидетельствуют приладожские курганы, распростра­няются довольно широко среди финского населения лесной полосы Восточной Европы. Ныне убежденный норманист А.Н. Кирпичников, по праву рисуя грандиозные масштабы торговли на Балтике и в Восточной Европе, говорит, что «славянки носили скандинавские фибулы и салтовские стеклянные лунницы, булгары пользовались русским оружием, ара­бы употребляли русские шапки».