Читать «Письма: Николай Эрдман. Ангелина Степанова, 1928-1935 гг.(с комментариями и предисловием Виталия Вульфа)» онлайн - страница 29

В солнечные дни уже начинает капать с крыш, а в комнате у меня такая жара, что я работаю вечерами в одних туфлях. Вчера попросил вынести фикус и на его место положил твою губку. Целую Тебя, Худыра. Николай. Всем привет.

* * *

1.04.35 г.

Опять несколько дней без Твоих открыток — хочется верить, что это случайность, и я получу их, как бывало в Енисейске, сразу целым веером. Бедная моя халтурщица, как много приходится Тебе работать. Жалею Тебя, Худыра, и все-таки немного завидую Твоей поездке в Ленинград.

Напиши мне подробней о своей новой роли или, еще лучше, пришли пьесу — очень хочется знать, над чем Ты сейчас ломаешь голову. Что у Тебя было с Данченко?

Вчера уехал из гостиницы. Мне никогда не приходило на ум сравнивать ее с «Южной». Не знаю почему, но «Южная», «Весна» и вообще наши харьковские дни особенно ревниво охраняются моей памятью, ни с чем не выдерживает сравнения «сон неповторимый». Смешно, что пыльный и некрасивый Харьков — единственный город, о котором я могу мечтать без горечи, скуки, обиды и сожаления.

Комната у меня маленькая, но цена, за которую мне пришлось ее снять, заставляет смотреть на нее, как на огромную. Хозяева мои, как сказал бы Джек Лондон, «большие сволочи маленькой комнаты», взяли с меня за два месяца вперед, чтобы я не смог от них сбежать раньше этого времени. За два месяца я надеюсь найти себе что-нибудь более дешевое и удобное.

Это не значит, что сейчас я живу плохо — у меня чисто, тепло, светло, есть домработница, фикус, занавеска на окне, полутеплая, или, вернее, полухолодная, уборная, но я должен проходить через чужую (пока почти нежилую) комнату. Крикливый сын, тонкие стены, а главное, внушительная цена заставляют меня думать о другой.

Получил письмо от Бориса, письмо очень хорошее, но я понял, что московские дела мои очень плохие — наверное, я останусь без авторских.

Как только окончательно узнаешь о своем лете, подробно напиши. Я мечтаю о нем с прошлой осени. Целую Тебя, ненаглядная. Николай.

P.S. Спохватился: «горечь, скука, обиды и сожаления» — это о городах, в которые, может быть, когда-нибудь придется вернуться. С Тебя еще хватит понять по-другому. Целую Тебя, тоненькая. Будь здорова. Всем привет.

* * *

Москва,

проезд Художественного театра,

Художественный театр им.Горького,

Ангелине Осиповне Степановой.

Томск. Востребование. Эрдман.

Мать пишет: «Лина очень печальна — не получает писем». Барышня моя, что же нам делать? Я писал Тебе письма, перешел на открытки — писал их одно время каждый день, потом опять перешел на письма.

Надеюсь, что хоть некоторые Ты получаешь. От Тебя уже больше месяца ничего нет. Совсем ничего. Ни одной строчки.

До этого было несколько редких открыток. Не знаю, пишут ли мне другие, но писем я вообще почти не получаю — возможно, конечно, что их не пишут. Надоело. Пора.

Дела мои все так же неопределенны, а следовательно, определенно плохи. Суда не было, дело передано Вышинскому — ответа нет.