Читать «Как я была Пинкертоном. Театральный детектив» онлайн - страница 48

А Павлинова, где была она в это время?

Режиссер Тютелькин тоже не распевал песни с актерской компанией на улочках Тарасюков, но он оказался на борту. Когда Проницалов расспрашивал труппу и команду, никто не сказал точно, что видел, как Павлинова поднималась на пароход, но все были уверены, что поднималась.

В Тарасюках Тютелькин ее не нашел…

Последней видела Павлинову Лиза…

Снова Лиза и снова подозрения. Я была готова признать, что у Лизы больше других возможностей и резона убрать Павлинову. Только все считали, что преступление совершено на борту, и никто не подумал, что убить можно на берегу.

Когда Михельсона увозили в больницу, Павлинова была жива. На пароходе ее уже никто не видел. Это означало, что труп нужно искать не баграми на дне, а где-то спрятанным в Клубе. Что, если мы ошибались с самого начала и убийство произошло не на пароходе, а там, в Тарасюках?!

Я не стала обсуждать эти выводы с Ангелиной, тем более между нами пробежала черная кошка. Нелепо, но, увидев меня, выходившей из каюты Лизы, Ряжская решила, что я переметнулась на сторону новой Примы, и теперь обиженно поджимала губы, вместо того чтобы спросить прямо. Я действительно заходила в каюту к Лизе поинтересоваться, когда та видела знаменитый чемодан из крокодиловой кожи в последний раз. Новая Прима раздраженно ответила, что за личными вещами Любови Петровны не следит, а чемодан видела только при посадке на пароход.

Ряжская на гастролях была балластом, кандидаткой на возвращение в Москву из Нижнехрюпинска, и я, помня, что ей очень хотелось побывать в Ялте, изыскивала возможность убедить Суетилова оставить Ангелину Осиповну. Повод нашелся. Лиза помнила тексты песен, помнила и тексты сцен, но постоянно путала первые слова, с которыми нужно вступать. Для этого нужно не просто знать весь текст пьесы, но и внимательно следить за тем, что произносят партнеры. Раньше, когда у нас премьеры бывали практически каждый день (да-да, именно так выглядели афиши в провинциальных театрах в 20—30-е годы – премьера, и не иначе), учить текст просто не хватало времени, играли «с суфлера», то есть по подсказке человека, сидящего в «раковине» – суфлерской будке, – ловя каждое его слово.

Но играть «с суфлера» нужно уметь, это особое искусство, весьма сложное. Суфлер был вынужден просто читать текст с некоторыми запинками, но делал это шепотом и без всяких интонаций. Уловить свои слова в таком потоке тяжело. Конечно, опытный суфлер умел подсказать именно тому актеру, у которого проблемы, и не мешал остальным. Хорошие суфлеры ценились и были на вес золота.

У нас суфлера не было, Лизе подсказывали по ходу все подряд, это страшно сбивало, девушка принимала слова подсказки за реплики партнеров, путалась все сильней, покрывалась красными пятнами и терялась окончательно. Мне пришло в голову, что, прожившая в театре всю жизни и умевшая говорить театральным шепотом Ряжская вполне может стать суфлером для Лизы. Остальным ее помощь не нужна, все и без того знают пьесы назубок, потому путаницы не должно происходить.

Суетилову и Тютелькину такая идея пришлась по вкусу. Но когда директор пригласил Ангелину к себе, та решила, что ее отправляют домой и обиделась на меня за «несодействие». Вернувшись, даже не похвасталась новой должностью – мне было все равно, но неприятный осадок остался. Теперь мы разговаривали просто вежливо, без всяких ночных совещаний. Глупо? Конечно. Но мне так все надоело, что готова была сама попроситься домой.