Читать «Великие жены великих людей» онлайн - страница 58
Лариса Г. Максимова
Но у нас все женщины в роду железные. У бабушки по папиной линии было шестеро детей, и она знала восемнадцать языков. Она была женой ректора Казанского университета — именно в тот момент там учился Владимир Ильич Ульянов-Ленин. У бабушки были больные легкие, и каждое лето она ездила на Болеарские острова. Я как-то с детства это слово выучила, хотя знать не знала, что это за острова такие и где они есть. Да и бабушку с дедушкой я не застала — они умерли еще до НЭПа.
Другая бабушка, мамина мама, была почти целиком немка и абсолютно несгибаемая дама. Мама ей под стать, еще тот характер… Когда маме было шестнадцать лет, она вступила в общество самоубийц в Казани, там было полно наркоманов и людей совершенно ненормальных. И бабушка ее силой увезла в Москву. И здесь у мамы случился роман со шведом. Они жили как муж и жена, хотя свадьбу еще не сыграли. Не успели. Шведа этого посадили, и он повесился в тюрьме. Мама чуть сама не повесилась от горя. Но больше всех была в ужасе бабушка. 1929 год. Ее дочь — невеста (считай жена) повесившегося в тюрьме шведского подданного, а энкавэдэшники уже стали сажать всех подозрительных. И тогда бабушка вспомнила, что у мамы остался в Казани ухажер, безумно в нее влюбленный. О его неудачном романе с дочкой ректора университета весь город судачил. И вот бабушка вызывает парня в Москву. Как жениха. Просто рукой железной заставляет приехать и жениться на маме. Хотя его заставлять не нужно было, он маму обожал, всю жизнь обожал. А вот мама… Она все еще любила того человека, и замуж за папу не хотела, и детей от него не хотела. Поэтому мы с сестрой родились такие как бы нежеланные. Ей было на нас глубоко наплевать. Она отвела нас, конечно, в школу, но потом в этой школе и не была ни разу. А мы так старались! Были круглые отличницы, обе окончили школу с медалями. Маму это мало интересовало. Наташу — мою сестру, мы близнецы с ней, — вообще дедушке отдали на воспитание, когда ей было восемь месяцев. Дедушка обожал Наташу и жутко ее баловал. С ней же все время что-то случалось. Однажды окунула затылок в горячий бульон. Ожоги лечили месяца два. Потом попала в больницу со скарлатиной. Так дедушка под окнами этой больнице стоял день и ночь, был весь снегом засыпан. Маме сказали, что дочка ваша выздоровеет, конечно, а вот за отца не отвечаем…
Родители Нины Каспаровны Элохен, матери Нины Андреевны. 1902 г.
Мама рисовала, пела Вертинского и шила очень хорошо. Папа ей не разрешал работать, он вообще всю жизнь пылинки с нее сдувал. Домом она тоже совершенно не занималась. Однажды пришла к нам врач. Говорит, как хорошо у вас, светло. Отчего так? Мама потом долго смеялась: «Вот странная врачиха, даже не заметила, что у нас нет занавесок». Маме было все равно, есть занавески или нет занавесок. У нас была большая трехкомнатная квартира за Соколом. Детьми занимались няня и дедушка. Но все равно каждое лето на две смены — а это целых восемьдесят дней — нас отправляли в пионерский лагерь. Это была жуткая тоска! Они нас там все время муштровали, на какие-то линейки водили, военные игры устраивали… Наташка все время болела, валялась в изоляторе, а я ей зарабатывала шоколад, участвуя в разных соревнованиях — бегала быстрее всех, хоть и не была особо спортивной. И прыгала в длину хорошо. Мне давали в качестве приза американскую шоколадку, и я несла ее Наташке. Какая же в этом лагере была скука! Я придумала кружок. Ночью вокруг меня собирались девочки, сидели на своих кроватях как совы, а я им рассказывала разные истории, сказки. Иногда мы смотрели в кинозале трофейные фильмы, и среди них было много по-настоящему хороших, я тогда сильно «продвинулась» в области мирового кинематографа. Но этим, пожалуй, развлечения и ограничивались. Поэтому мы все ждали с нетерпением «родительских дней», но приезжал всегда только папа, очень веселый, привозил подарки всякие. А мама почти не приезжала. Но я всегда в этот день шла к воротам и с восьми утра ее ждала. Стояла около забора и плакала. Очень я любила маму, безумно.