Читать «Сила Божия и немощь человеческая» онлайн - страница 72

– Монах, монах! Где ж Бог твой? Где сила Его?… Ну-ка, ну-ка, призови, попробуй – призови!.. Нет, ты наш, наш ты, и все мечты твои, и все твои надежды – все наше, все наше!..

Нельзя словами передать того мучительного ужаса, который наводили на все мое существо этот адский хохот, эти страшные дикие вопли… Я стал бояться выходить один в сад, стал избегать одиночества. Подозрительно поглядывали на меня близкие мои, заметив во мне странную какую-то растерянную испуганность: уж не начинается ли у меня горячка, думали они; но я был совершенно здоров и физически, и умственно – был такой же, как всегда, каков я и теперь, когда пишу эти строки. Но стоило мне, немного успокоившись, выйти одному в сад, как опять неслись мне навстречу крики иногда зримой, чаще же незримой толпы:

– Монах, монах! Ха-ха-ха, монах! Ну, что ж, где помощь, где сила Бога твоего?…

Однажды те же слова стал мне с дерева выкрикивать ворон, а потом уже и целые стаи воронов подхватывали этот демонский припев, каркая и кружась над моей головой:

– Где помощь Бога твоего? Монах, монах! Ха-ха-ха!

В конце концов я привык к этому диавольскому издевательству и спасался от него коленопреклоненной усердной молитвой. И не знаю – почему, но в сердце моем росла и крепла уверенность в близкой помощи свыше и скором освобождении меня от мира. Я верил словам старца Макария.

Со дня кончины отца шел уже третий год, а с выхода из Площанской пустыни – седьмой. Какой-то тайный во мне голос вещал, и я слышал его своим внутренним слухом:

– Ты тогда получишь увольнение от мира, когда у тебя на родине будет городским головой Рожков!

Чудно это было, а я все-таки этому голосу верил.

XL

Последние крохи моего достояния доедали мы с сестрами, которым мне пришлось-таки открыть обман, лишивший меня капитала. Не раз они упрекали меня в беспечности и говорили:

– Что же ты, брат, не заботишься о должности? На что ты надеешься? Ведь дойдешь до того, что будешь стыдиться самого себя.

Я отвечал уверенно:

– Ныне год моего освобождения, и я непременно уйду от вас в обитель.

В Балашове в это время уже был городским головой Рожков. Сестры не знали моих надежд, грустно улыбались, говоря:

– Смотри, брат, не потужи после! Хорошо, если осуществятся твои надежды; а если – нет? Что тогда делать будешь?

Бывало и так, что меня вдруг оставляли надежды, и я мысленно повторял вслед за сестрами:

– И впрямь, что же я тогда делать буду?

И в эти минуты уходил я к себе, падал безмолвно лицом на землю и рыдал, как ребенок, измученным своим сердцем прося помощи свыше.

В один из таких дней, когда тяжелая тоска уныния налегла своею тяжестью на мое сердце, я заснул на молитве и увидел сон: будто я в каком-то городе, посреди площади. И все жители этого города в страшной тревоге бегали толпами из стороны в сторону: одни бегут сюда, другие туда, как на пожаре. И чувствую я, что и городу этому, и народу должно погибнуть. И в это самое время я вижу вверху, на облаках, Преблагословенную Деву Матерь Бога моего с Предвечным Младенцем на руках. На главе Ее была корона, у Богомладенца в ручках – скипетр, а под ногами у Них – луна. И по обе стороны Пречистой, но ниже Ее на облаках, увидел я двух иноков в мантиях, у одного из них мантия была вроде бы архиерейская. Под иноками была также облачка и на нем надпись: Фео… Фео… И очень мне хотелось прочитать во сне эту надпись до конца и узнать имена тех двух иноков. Но, сколько я ни силился, более разобрать не мог, как: Фео… Фео…