Читать «Пятая печать. Том 2» онлайн - страница 41

* * *

Кто-то умный (вроде меня) сказал, что если театр начинается с буфета, то город — с вокзала. Тульский вокзал — не просто помещение для заурядных пассажирских дел: поесть, попить, в буфет сходить, посетить туалет, закомпостировать билет… не-е-т! Вокзал в Туле — храм, где в торжественном великолепии высоченных залов не уместны низменные вожделения транзитного пассажира. Тульский вокзал строился задолго до революции для восхищения и восторженного преклонения перед величием железной дороги! С благоговением взираю я на гнетущее величие романских сводов, будто бы в древнем языческом храме, а глаза мои так и ищут по углам свирепое железнодорожное божество с паровозной трубой, для которого воздвигнуто это великолепие!

И взгляд мой натыкается на оцинкованный бачок с водой, к которому, как дикий зверь, прикована на дорогую, толстую цепь жестяная кружка, пятнадцать копеек за штуку. Зрелище это, обычное для нашей героической эпохи, возвращает меня к советской действительности. Удерживая левой рукой тяжелую, громко гремящую цепь, я подставляю невесомую, по сравнению с цепью, кружку под краник бачка. Вода из краника течет, а кружка не наполняется…

Зато у меня детское ощущение появляется: штанцы подмокли! Тут я обнаруживаю на дне кружки дырку, просверленную с благими намерениями, чтобы на жестяную прелесть этой кружки не покушались те, кто на пути к коммунизму опережает медлительных современников. Значит, и на цепь надежды мало?! Скоммуниздят кружечку вместе с цепью! После размышлений о нравственном уровне обитателей самоварной столицы и, оценив изобретательность коменданта вокзала, которому из-за алкашей надоело покупать тульские жестяные кружки, я с советской находчивостью затыкаю пальцем дырку на дне кружки и пью теплую воду, пахнущую хлоркой.

Неподалеку от бачка, у двери дамской уборной, на холодном, заплеванном полу сидит кирной ханурик и бубнит себе про что-то, как позабытое радио. Наслаждаясь беседой с умным человеком, а каждый кирюха не сомневается, что он самый умный, этот бухарик не теряет чувство глобальной бдительности, присущей советским людям, и, время от времени поднося к чернозубому рту такой же черный от грязи указательный палец, с трагичным трауром под нервно и не ровно обломанным ногтем, многозначительно предостерегает кого-то от неосторожного слова, которое тут же засечет иностранная разведка, видимо, установившая перископы и микрофоны в унитазах дамского туалета.

— Тс-с-с!.. Замнем для ясности…

Мне надо завершить вечернюю программу по жизнеобеспечению, пока не закрылись точки общепита, названные так, вероятно, тоже из-за секретности. Какое-то фуфло медицинское распространило в полуголодной России дурацкий афоризм: «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу!» Если бы автор под этим советом обнародовал свой домашний адрес, я поспешил бы стать его врагом, как не трудно быть врагом того, кто дает тебе самую прекрасную трапезу — ужин! Ведь говорится же: друзья познаются в еде! Но, увы, легче отловить на тульском вокзале марсианина, чем такого альтруиста! И, предчувствуя приближение голодной ночи, нудной, как зубная боль, вынужден я искать ужин… не для врага, для себя любимого!