Читать «Бешенство подонка» онлайн - страница 32

Ефим Гальперин

– Чему смеётесь, Эдуард?! – вчитывается в текст Терещенко. – Ведь это страшно своей очевидностью.

– Дело в том, что ты держишь в руках ни много ни мало, а оригинал договора. Да-да! Наш агент испугался, заторопился и не стал делать копию. Просто подхватил сам документ.

– И вы думаете, никто не заметит пропажи?

– Ну, это моя любимая тема. Где особенно педантичны, там самый большой беспорядок! Агент сообщает, что пока никто… Они по-прежнему уверены, что им есть чем держать Ленина на коротком поводке. Ну, а вот эти банковские проводки – это копии. Но если потребуется подтверждение, то банальная аудиторская проверка… Такие огромные суммы спрятать невозможно.

Эдуард говорит и в это время заряжает кинопроектор. Маленькая коробочка с лампой и ручкой, чтобы крутить пленку.

– А я освоил новую специальность! – хвастается Эдуард. – И если меня выгонят из миллиардеров, пойду в киномеханики. Дамы их любят до одури. Профессия будущего. Ну что ты уткнулся в бумаги?! Лучше смотри хронику с полей сражений.

Эдуард крутит ручку кинопроектора. На экране башни линкора. Стреляют сразу десяток орудий. Летят самолётики, падают и взрываются бомбы. Движутся огромные танки. Солдаты бегут в атаку, кричат, широко раскрывая рты. Но звука-то нет. Немой кинематограф.

– Но неужели вам не отвратно?! – Терещенко трясет бумагами. – Это предательство России!

Эдуард смотрит на него. Достает из портмоне сто франков, и фунт стерлингов. Просит у Мишеля российскую ассигнацию:

– Вот эти бумажки имеют национальность. А вот это тяжеленькое нет, – он вынимает из ящика стола брусок золота. – Господи, ну, кому это я рассказываю! Блестящему финансисту! Банкиру! Нет, видно, славянская сущность перевешивает в тебе. Как и во мне – любовь к Франции…

– Может все дело в Парвусе, который Гельфанд?

– Ну, что ты, Мишель. Этот Парвус-Гельфанд клоп, пытавшийся заработать на посредничестве. Подносчик дров в костер. Первыми гибнут именно они. Смотри, – смотри, это испытания нового танка!

На экране британский танк Mark IV пересекает траншею. А вот один из первых кинооператорских изысков: ракурс снизу – огромная гусеница закрывает экран. Танк как бы наваливается на зрителя.

Эдуард выключает проектор, наливает коньяк, присаживается рядом с Терещенко:

– А что если ты, мой друг, забросишь всё это к чертовой матери! Ну, поиграл мальчик в министра. Целых три правительства продержался. Слава Богу, ты выходишь, хоть и с долгами, но не раздетый догола, как бывало, из казино. Неужели тебе не хватило общения с твоими как бы «соотечественниками». Ты человек мира. Ведь это очевидно, что где-то в две недели там, увы, с твоим участием или без, но взорвется. Оставайся. Чтобы не задело осколками. Марго уже здесь. А маму и сестру я выдерну оттуда за три дня.

– Это дело чести, Мэтр. Моей чести.

– Принимаю. Но зачем тащить туда любимую женщину?!

По лестнице сбегает Ги, восьмилетний сын Ротшильда, а за ним хохочущая Марго:

– У вас чудный мальчишка. Он так по-взрослому рассуждает!

– А что если вам, Марго, остаться здесь слушать философствования моего сына, – предлагает Эдуард, – а Мишель съездит на недельку в Петроград и вернется? Уже насовсем.