Читать «Дикий барин (сборник)» онлайн - страница 122

И исчезает, оставив по себе только следок, быстро истаивающий в постоялой духоте и влажной тяжести.

Вот оно, спасение! Вот оно, избавительное чудо, о котором еще долго будут слагать легенды на постоялых дворах от Керчи до Тамбова!

А ты ни хрена не понял. И переспросить не у кого. Потому как культурная связь разорвана и гибнет. Так что стреляйся, не знаю, вешайся. Поздно спохватились, не уберегли.

Баня

Отягощенный грехами, тяжко стеная, ходил в местную курортную баню.

Впечатление сложилось однословное: «Суета!»

Нет в местном помывочном комплексе основательности, крепко тесанной мудроты на четыре угла и искомой духовитости. Как-то все хлипко, чавкающе под ногами, по углам какие-то фонтанчики в пару брызгают. Содом с Гоморрою. Последние дни Калигулы, честное слово.

Я люблю как? У себя-то? Я люблю пройтись по поселку нашему в банный заповедный день, чтобы все видели и кричали через заборы радостно: о! о! в баню надежа наши идут-с, побежали, господа, самому в ноги кланяться и здоровья желать!

Идешь с утра, обязательно не умывшись, небритый, нечесаный, на шнурке мутный лорнет с единственным стеклышком, халат засален, тапочки такие подберешь из турецкого трофея, что огонь Измаила! Не тапочки – янычары, да и только, непривычного человека в дрожь так и бросают своей беспощадностью и хищной узорной выгнутостью. Идешь тоже не абы как, а медленно, приваливаясь к заборам и плетням, что называется, взаплетку пылишь, почесываясь и зевая. А чешешься, упаси создатель, только из чистого озорства, вроде как растравляешь себя и прочим показываешь, что невмоготу тебе. Впереди, знамо дело, банщики и девки бредут, поют величальны песни и машут вениками, банщики машут по правую руку дубовыми и еловыми, а девки – по левую омахиваются березовыми и липовыми. Сзади же четыре карлы несут на подносах куски мыла татарского яичневого, склянки с франжипани и гулявной водой на розе персидской. За карлами же – мозольный оператор, выписанный по пьяной случайности из Саратова, с инструментарием в мешке. Бабки-ворожеи, что сны мои толкуют на угольках да укропном семени, шагают вперевалку что тебе утицы, руки в боки уперли, смотрят на всех безбоязненно. По ходу следования сыпят мне под ноги сорочинское зерно и монету серебряну, стелят беленые холсты.

В самой же бане и светло, и мило. И столик в углу с самоварными делами. И парная на три двери, и на полу шишечки толченые набросаны – пятки скрести. Пар звонкий, не злой, но строгий. И купель с ледяной водой, не надо по скользкому кафелю пятьдесят метров бежать в мокрых синтетических трусах. А совсем даже напротив, вышел в полной своей телесности, не горбясь и не сгребая в пригоршни естественность свою природную, красный весь, в чуть заметный узор с прожилками, и а-а-а-а-а! А-А-А-А!!! И послебанные удовольствия тут же повизгивают, розовея и нестрого прикрываясь руками. Можно спросить, и тебе тут же газетку почитают или сбегают за слепым псаломщиком, тот зябликом умеет и чижом свистеть весьма ловко.