Читать «Котики и кошечки (сборник)» онлайн - страница 142

Играл он с нами редко – но не потому, что больше не хотел, просто и мы редко появлялись, и у него постоянно были какие-то дела. Но как придет, как попадется нам в руки…

– Девчонки, что ж вы делаете, вы же такие большие, чего вы так визжите? – говорила мама, глядя на наши игрища. – Вы ж его замучили совсем. Ипполит! Кисточка!

Мама иногда звала его Кисточкой. И тут же уверяла, что котов не любит.

…Ипполит прожил долго. Думаю, средний кошачий век. Он всегда выглядел одинаково – ни колтунов к старости на нем не появилось, ни седины в черных усах. Таким, каким всегда был – черным, стройным, он ушел однажды из дома и не вернулся. Мы ездили по деревне и высматривали. Кое-где сидели черные коты, многие с белыми манишками. Но все это были не Ипполит – то пушистость не такая, больше или меньше, то белое пятнышко незнакомое – разные попадались, однако такого, кисточкой, ни у кого из них не было. Но похожие до чего, очень похожие!

До сих пор живут по деревне Ипполитовичи, вернее, уже даже потомки их потомков. Черные попадаются редко. Да и мы бываем в деревне еще реже и мимо чужих дворов совсем не ходим.

Трудно любить чужих котов.

Трудно завести своего. Скорее, невозможно. Аллергия и ответственность – а потому кота не потянем.

Но котиков можно любить виртуальных.

С подписями и без подписей, котики и кошечки, собравшие множество комментариев и лайков и ничего не собравшие, потому что просто кем-то мне присланные – как вы радуете меня, мои ми-ми-мисенькие, ми-сю-сюсенькие, мои кис-кисочки. Смотрю на вас, радуюсь, котейки мои милые.

И все самое нежное, самое любимое и трогательное обкискисиваю. Называю кисою. Котенькой-котеночком. Котятей.

Светлана Кочерина

Мурлотик

Когда я родился, мама Валя была уже очень взрослой и не умела рассказывать сказки. Перед сном она приносила семейный альбом в синем переплете и перечисляла моих родственников, как будто поминала их в молитве:

– Вот твой дедушка Коля, Николай Иванович, мой папа. Его родители. Бабушка твоя, Верочка, моя мама. Баба Зина. Папа Саша, Шурка. Это я – еще молодая, в Геленджике. А это ты – тебе годик, и у тебя температура. А тут тебе три – ты только выздоравливаешь после воспаления легких. Пять – у тебя болит ухо. Семь – ветрянка. Девять – коклюш…

Мне было скучно, и я просил сказку. Мама задумывалась и начинала:

– Жил-был кот…

– Какой? Когда? Где? А какого цвета? А что он ел?..

– Сейчас покажу! Видишь?

– Нет! Тут какие-то дядька с тетькой и глупый мальчик… И никакого кота.

– А ты смотри внимательнее.

И я смотрел так внимательно, что глаза начинали слезиться. Смотрел каждый день. И однажды – увидел. Сначала одного кота, потом другого, третьего. Они обитали на всех фотографиях, как будто играли со мной в прятки.

Николай Иванович не мог точно сказать, был ли на самом деле Смугастый или только приснился ему. Никаких доказательств его существования не сохранилось. Разве что на парадном фотоснимке, где родители сидели строгие и чуть смущенные, а Коля – и не Коля вовсе, а Микола, как его тогда называли, но имя это тоже приснилось или потерялось – честно ждал настоящей птички, у отца на рукаве блестит короткий волосок. То ли кот потерся щекой, то ли пылинка попала в линзы городского фотографа. Полосатый наглый котяра явился в детство Николая Ивановича, когда хуторяне уже изнемогали от мышиных набегов. Мать, обнаруживая очередной прогрызенный мешок, сухо говорила: «К войне дело». Отец винил во всем голубей, заведенных специально по предписанию городского доктора, посчитавшего, что для детского здоровья необходимо диетическое голубиное мясо. Для бессмысленных птиц на крыше была выстроена голубятня. А вскоре по ней уже безнаказанно зашныряли хвостатые твари, освоили амбар и стали хозяйничать в хате, носились по полкам, лезли в буфет, топотали по ларям, не боясь свидетелей. Две кошки, пузатые от котят и сметаны, сопротивления им оказать не смогли. В самый канун войны серые полчища захватили млын – старую мельницу, скрипуче махавшую на холме своими крыльями. И тогда на бахче Коля встретил чужого кота, совершенно разбойничьего вида. Кот увязался за мальчиком и принялся за дело. Через сутки мыши стали скромнее и убрались подальше от людских глаз, затаились в подполье. Через неделю они перестали скрестись и шуршать. Через месяц Смугастый, названный так за отъявленную полосатость, принес на порог последнего задавленного мышонка и побрел отсыпаться. Спал он крепко, так, что даже не очнулся, когда Колина сестра Маруся позвала всех полюбоваться – кот устроился спать по-барски, на игрушечной козетке, прогнав Марусину куклу Розалинду, барышню с фарфоровой головой и мягким ватным телом. А потом была война, революция, инфлюэнция, большевики, гетьмановцы, калединцы, большевики, петлюровцы, деникинцы, махновцы и снова большевики. Пропали мать с отцом, беленый дом, млын, Смугастый и все детство. Осталась только порыжевшая фотокарточка с резными краями. И полосатая пушинка на рукаве.