Читать «Музыка как шанс. Победить рассеянный склероз» онлайн - страница 23

– Лошадь на парковке привязал?

Я оценил шутку.

– Сыграй что-нибудь.

Я открыл кофр, достал дудку, и мы сыграли.

– Работы здесь нет. Здесь играет Зуйков, но завтра нужна подмена, поскольку он в творческом запое. Придешь?

Я с радостью сказал: «Да».

Так я начал работать в Питере.

Поступив в Университет, я стал посещать местные джаз-клубы, один джем-сейшн сменял другой, появились новые знакомства, новые девушки продолжали интересоваться симпатичным саксофонистом не менее прежних. Город казался большим, а будущее интереснее прошлого.

Однажды я пришел на концерт, где играли очень хорошие местные музыканты, с целью познакомиться и по возможности поиграть с ними.

Услышав, как играет саксофонист Женя Стригалев, я не захотел играть. Я захотел слушать. Концерт закончился. Я шел домой в глубоких раздумьях. Моя «звездность» развеялась как пыль. Стало понятно, что завтра я проснусь очень рано и сразу отправлюсь с саксофоном на духовую кафедру Университета. Это было так же понятно, как понятно то, что этот подвал будет моим вторым домом на долгое время.

И так и вышло. Я просыпался обычно в восемь часов и шел заниматься. И возвращался в общежитие с закрытием Университета около одиннадцати вечера.

8. Дефолт. (Вm)

– А кто это там выбирает себе новенький спорткар в журнале?

– Как! Вы не знаете? Это же Тимофей Василич, наш преподаватель русского языка и литературы!

Одним дождливым утром месяца августа 1998 года, при полной секретности появления НЛО в небе деревни Тихая Заводь, финансовые сбережения отставших от элитного паровоза «отбросов» общества, превратились в еще более мелкую пыль, чем моя «звездность», услышавшая игру Жени Стригалева месяцем ранее.

Здесь я должен напомнить моему дорогому читателю, кто вошел в число «лохов»: пенсионеры, защитившие и поднявшие страну из руин после Великой Отечественной войны, учителя, врачи, ученые, деятели науки, культуры и другие. Мой отец, являясь офицером в отставке, хрестоматийным образом вписывался в эту категорию.

Офицер половину жизни копил деньги на улучшение жилищных условий и насколько я знал, перед дефолтом, уже подумывал: «Не поменять ли коммунальный барак с мышами, на не коммунальный барак без мышей».

Эта неимоверная куча денег хранилась в банке, где работала моя мать рядовым бухгалтером, рассчитывающим заработную плату сотрудникам банка.

Приблизительно в трех днях лета до Земли какой-то инопланетный разум пустил слух по банку, что рубли нужно срочно перевести в доллары.

Сообщение передавали друг другу, сомневаясь, в полголоса, в строжайшей тайне и надеясь, что все обойдется.

Если эти три дня еще можно было бы охарактеризовать как близкие к помешательству вкладчиков, то ночей у вкладчиков вообще не было.

Как выглядят доллары, отец плохо себе представлял.

Он сам и поведал мне эти тонкие подробности через пять дней после дефолта, сидя у меня в общежитии.

Я был удивлен его внезапному приезду. А более того – был удивлен его спокойствию.

«Неужто с потерей всех сбережений в нем проснулся философ», – подумал я в первые минуты нашей встречи.

– Я боялся, ты мать убьешь вместе со всем банком.