Читать «Самоучитель прогулок (сборник)» онлайн - страница 30

Ликер «Рябчик» на основе трав дарит незабываемое ощущение духовного подъема. Один «рябчик» дает один космос – так написано на торце жестяной пробки, в центре ее – логотип того же креативного агентства. Также в продаже есть какая-то водка под названием «Заинька» – как пишут в путеводителе, любимый напиток философа Гаэтана Тэйара, жившего в Провене. Сто лет назад он был известен всей Европе как автор книг о воскрешении мертвых. Тэйар мечтал о духовном возрождении и обдумывал, как можно вернуть к жизни выдающихся людей. Мерзавцев и обалдуев он разумно не собирался воскрешать, впрочем, и зла на них не держал, так как был католиком. Тэйар присматривал одну из планет поближе к Земле, чтобы поселить там часть человечества, поскольку в скором будущем, если заняться воскрешением вплотную, места на нашей планете будет не хватать. Транспорт Тэйар не любил. В Париж ходил пешком, не пользовался даже экипажами. И умер после того, как уже в преклонные годы его уговорили подъехать до соседнего городка на телеге, так как по здешним меркам стоял сильный мороз – минус десять. И даже выпал снег, что для местных настоящий праздник. По этому случаю Тэйара заставили надеть пальто – а он категорически не признавал, помимо транспортных средств, теплой одежды и даже зимой ходил в пиджаке. После этого попрания идеалов и устоев философ скоропостижно скончался.

Незадолго до смерти ему удалось воскресить любимого кота Заиньку, который несколько часов не подавал признаков жизни. Тэйар влил ему в пасть грамм 200 своего фирменного напитка – водки, настоенной на скорлупках каштанов. Животное очнулось, его тут же стошнило, потом его пробрал понос – и оно в ужасе удрало на чердак. Последние отпущенные Тэйару дни жизни оно обходило его стороной. Некоторое время оно странно подпрыгивало, прежде чем сесть, и издавало звук, похожий на протяжный гул самолета, и только после кончины хозяина вернулось к прежней котовьей жизни. В честь чудом исцелившегося напиток был назван «Заинькой».

Это один из главных деликатесов Провена.

В Провен стоит съездить в пятницу, во второй половине дня. По пятницам там музеи работают до обеда, а вторую и последнюю пятницу и вовсе закрыты. Музеи там мало чем отличаются от провинциальных музеев в заштатных городках. Ради них отправляться в это путешествие, пожалуй, глупо. Но есть там кое-что другое. Когда вы все-таки доберетесь на поезде до Провена, перепробовав по дороге все вкусности (рекомендуется также духоподъемный напиток «Путешествие на край ночи» – мутная анисовая похлебка цвета воды в Сене), особенно по нему не разгуливайте. Он состоит сплошь из открыточных видов как образцовый турцентр, где сохранился уникальный средневековый ансамбль.

Во-первых, обратите внимание на местных жителей: они коренасты, длинноруки, у большинства из них нижний прикус, узкий лоб, глубоко посаженные глаза, они хмурятся и насупливают брови. В этих местах больше, чем где бы то ни было, замечаешь, что в некоторых регионах у французов есть архаичная протоиндоевропейская косточка. Характерным образом выглядел другой знаменитый выходец их этих мест – изобретатель пилюльоваль Жан Додо. Он жил на отшибе, в деревянном доме возле реки. Преподавал в школе физику и математику, катался по городу на самодельных роликовых коньках и устраивал пиротехнические представления по праздникам, за что в старости получил почетную кличку Чертодеда. Местные его побаивались и старались лишний раз с ним не связываться. Во Франции он был известен своими книгами о фантастической пилюльоваль, на которой можно улететь в космос. К нему ездили на поклон, за советом и посмотреть на чудика. Ни он, ни его ко всему привычные соседи в космос так и не полетели. Только после войны сын директора школы, где он преподавал, донес до столичных ученых суть дерзких идей изобретателя. Сначала в космос запустили камамбер, созревший на соломке в деревушке где-то под Блуа, потом петуха, выведенного генными инженерами из кости птицы, найденной археологами на раскопках античного города под Нимом. Петух в кинорепортаже о полете смешно пытался взлететь, но вместо этого делал медленные па какого-то японского танца. Наконец, запустили первого космонавта по фамилии Гэнсбур. Слетал он неплохо, но когда вернулся, обнаружил, что сын его стал выпивать, связался с рок-музыкантами и прославился смешными полупристойными песнями. При этом все вокруг в нем души не чаяли. А когда он стал жить со старшеклассницей, Франция признала в нем любимого своего сына. Его выходками возмущались, сдерживая смех и не скрывая восхищения дерзостью. Единственное, что нация не смогла простить ему сразу, – это «Марсельезу», спетую под рэгги с сокращенным припевом «К оружию и т. д.». Нация сделала вид, что отлучит любимого непутевого сына от чего-нибудь, но потом утешилась гастрономическими изысками, выпила славного вина и отпустила ему и этот невинный грех.