Читать «Семь дней в искусстве» онлайн - страница 18

Уже выставлен третий лот, но Джош Баэр и журналистка «Нью-Йорк таймс» все еще обсуждают, кто претендовал на Принса. «Я ненавижу этот зал, – говорит Вогел. – Не видно покупателей». Репортерам нет никакой пользы оттого, что Бёрг находится на возвышении, им недоступна и его секретная книга. Разговор вертится вокруг четырех имен, но ни в одном нет полной уверенности. Иногда аукцион подобен детективному фильму, только волнение вызывают огромные суммы, а загадку составляют осторожные покупатели или клиенты с сомнительной репутацией, избегающие взглядов прессы.

Психологически точное понимание настроения аудитории – важнейшая часть работы Бёрга. Он обладает непревзойденной способностью замечать мелочи в поведении участников торгов. «Перед началом торгов за тот или иной лот, – доверительно говорит мне Бёрг, – интересующийся им покупатель выдает свое желание приобрести эту вещь. Обычно человек выпрямляется, поправляет пиджак, выглядит немного нервозным. Даже если он всю свою жизнь посещает торги, хороший профессионал что-нибудь да заметит. И значит, покупатель собирается претендовать на следующий лот или, по крайней мере, на идущий за ним. Я все это вижу».

«Но, – настаиваю я, – некоторые влиятельные коллекционеры и дилеры, вроде Намадов, ведут себя вполне спокойно. Они равнодушно поднимают палец, как будто мысль поторговаться пришла им в голову только что». Считается, что семья Намад когда-то владела 20 процентами наследия Пикассо, хранящегося в частных коллекциях по всему миру, а сейчас Намады скупают послевоенное искусство. По слухам, они никогда не тратят наличные, а приобретая одни лоты, продают несколько других, постоянно обновляя коллекцию.

«Они долго собираются, – говорит Бёрг, – это нечто вроде семейного совета: он длится, пока принимаются ставки на тот или иной лот, и я вижу, что затевается. К тому же нам известны их предпочтения. Дэвид Намад любит покупать вещи, которыми раньше уже владел, а в ряде случаев я точно знаю о его планах – из разговоров с ним задолго до торгов».

Вот уже и лот № 4 – картина Марлен Дюма. Джош Баэр наклоняется ко мне: «Ты заметила, они начали торги, превысив самую высокую заявленную цену». Один из участников просто не опускает свой жетон. Он избрал тактику «силового давления», направленную на то, чтобы помешать другим. Предложения поступают в невероятном темпе. Бёргу едва удается перевести дух: 550 тысяч, 600, 650, 700 тысяч долларов – «несколько человек», 750, 800, 850 тысяч долларов. «Что такое? Восемьсот восемьдесят тысяч». Кто-то пытается замедлить торги путем меньших возрастаний цены. «Девятьсот тысяч долларов в зале. Против вас вся эта сторона». Аукционистам не нравится, когда цена поднимается понемногу, потому что продажа может утратить динамику. Между тем в данный момент предложенная сумма в три раза превышает первоначально объявленную стоимость и намного больше личного рекорда Марлен Дюма, а посему Бёрг решает проявить великодушие.

Когда предложения достигают 980 тысяч долларов, наступает продолжительная пауза. Крупные ставки внушают настороженное уважение, а непредвиденно высокие вызывают оглушительную тишину. Всем интересно, преодолеет ли картина психологический барьер в миллион долларов. Это сделало бы Марлен Дюма одной из трех современных художниц, за чьи работы на аукционах платят более миллиона долларов, две другие – Луиза Буржуа и Агнес Мартин. Неужели Дюма к ним присоединится? Один из наблюдателей «Кристи» подает знак Бёргу, что в самом конце зала появился новый участник торгов. «Один миллион долларов», – говорит Бёрг с едва заметным торжеством.