Читать «Циники. Бритый человек (сборник)» онлайн - страница 79

И Алешины фишки, действительно, горько плачут под восторженный всплеск Петра Ефимовича:

– Матадор вы, Леонид Эдуардович, арены мадридской!

И не только в покере обымал Алеша Тонкошеев будущее взглядом своих добрых белокурых глаз. Бывало, сидим на зеленой скамейке перед фанерным домиком, вечер лучше и не придумаешь: заря бражничает, верещит тальянка, ветер пришептывает непоодаль в червонеющих березах. Будто мы не в тылу фронта, а в диком привольном селе размашистой черноземной губернии. Вкруг скамейки пораскидались – сердечками, лунками, бараночками – цветущие клумбы.

Я копошусь кортиком в настурциях и резеде. Людей мы не рушим и потому не жалованы шашкой. Рот у меня, сам чувствую, до ушей. Петр Ефимович сказал бы: «Хоть завязочки пришей».

Алеша страдальчески ломает брови:

– Ну, чему радуешься, чему?

– Да вот резеда распустилась, пахнет чудесно.

– Распустилась! Пахнет! А через неделю что? Гнильно, может быть, пахнуть будет?

– По всей вероятности.

– Вот и посуди сам, чему же тут радоваться? Цветочки неделю живут, а потом вянут, осыпаются, гниют, а ты от этого в телячий восторг приходишь. Удивительные люди!

Алеша отрешенно похрустывает пальцами. А через минуту:

– Чего дышишь, чего?

– Хорошо. Прохладно.

– Прохладно. А завтра что будет? Какой день?

– Должно быть, жара. Закат кровяной.

Он обрадовался:

– Ага, жара! А ты наслаждаешься, сияешь?

Я беру Алешу за руки:

– Тонкошеечка дорогой, хочешь быть в жизни немножечко посчастливей?

– Дурацких советов и слушать не желаю.

– Я только хочу сказать, Алеша, что всегда лучше думать о сегодняшней прохладе, чем о завтрашней жаре. Вот и все.

Он сердито поднимается со скамейки:

– Скотская философия.

И уходит, не взглянув на меня.

Восьмая глава

1

Когда мой друг увидел у Лидии Владимировны две еле уловимые морщинки у косячков рта, он сказал:

– Время – аккуратный автор. Оно не забыло поставить дату и под этим великолепным произведением.

Я спросил:

– Какой месяц обозначает цифирка?

– Начало июля. Лето в полном разгаре. Впрочем, мне думается, что осень тоже будет не лишена очарования. Ах, как я влюблен в эту женщину!

Каждое утро Лидия Владимировна говорила:

– Лео, сегодня последний день.

Так продолжалось две недели. Она хваталась за голову:

– Прошел месяц, как я уехала из Пензы.

– Но ведь ты же была у мужа.

– Сколько я у него была?

– Ровно столько, сколько он заслужил своей любовью.

Лидия Владимировна была убита в день, когда ее чемоданы уже были на станции. Из Пензы пришла телеграмма, что девочка с глазами, как у маленькой госпожи Пушкиной, заболела скарлатиной.

2

Жительствовали мы в чистеньких фанерных домиках. В комнатах было уютно. По вымытому полу разбегались крученые, в разводах, половички. На столе лежала льняная скатерть. Кровати, застланные пикейными одеялами, пахли утюгом, белой мыльной пеной и девичьими руками. В фаянсовом кувшине у изголовья кровати стояли чайные розы. Их привозила моему другу женщина-врач Юлинька.

Юлинька заведовала госпиталем, которому бесконечно не везло: с начала войны в нем еще не простонал раненый, Юлинька нервничала, ругала разленившихся на Западном фронте пруссаков и безуспешно ездила каждые две недели в Минск выпрашивать раненых. А ее сестры милосердия разводили породистых цыплят, выращивали французский горошек, чайные розы, ездили верхом, зимой ходили на лыжах, летом играли у нас в теннис и участвовали в наших любительских спектаклях. Юлинька относилась к ним трогательно: выслушивала сердечные тайны, журила, делала аборты. Сестры уверяли, что у нее легкая рука.