Читать «Час отплытия» онлайн - страница 132

Борис Семенович Мисюк

Несколько мгновений всего длится этот немыслимый праздник, кипение огненно-алого моря. В считанные эти секунды рыбаки успели поднять ловушку на поверхность. И вот уже над палубой вспыхивает гирлянда белых ламп, красный огонь за бортом погас. Все! Свершилось. «Ночная жемчужина» в плену.

Рыбаки споро, сноровисто выбирают на палубу улов, один за другим наполняя трепетным серебром плоские ящики. Быстро и без суеты. Каждый словно старается поскорей покончить, с прозой, скрыть ее от глаз постороннего. Каждый четко выполняет свою работу, стоя на своем, строго ограниченном, коротком плече процесса: один подает пустые ящики, второй наполняет их рыбой, третий пересыпает льдом, четвертый кладет ящики на строп, пятый майнает их лебедкой в трюм, где на штабелевке работают другие, незримые сверху, члены команды. Все это напоминает работу бесшумного, отлаженного механизма с надежной кинематикой.

Тем временем с левого борта опять загораются люстры, и под расплавленным серебром поверхности уже собирается стаями рыба. Теперь проходит не больше часа, и все повторяется вновь — перебегающая цепочка белых огней, неожиданный мрак и — короткий, бурный праздник, кроваво кипящее море.

Всю ночь Светлана простояла на верхнем мостике, всю ночь первого большого свидания с рыбачьим морем.

Потом, на берегу, когда ее спрашивали, видела ли она сайровый лов, Светлана лишь молча кивала в ответ, тихо расцветала невольной улыбкой, яснела лицом.

Жизнь не могла оставаться неизменной. С окончанием путины Светлана уволилась, сходила на Край Света попрощаться, поплакала на склоне сопки в долине Лошадей и последним пассажирским теплоходом уехала на материк.

Полгода прожила она у матери в Иркутске, но городская жизнь теперь казалась ей убогой. И летом уехала Светлана в Находку, к морю. Здесь судьба свела ее с «Удачей».

X

Вот уже четверо суток идет перегруз. До чего же надоело Витосу таскать эти чертовы мешки с рыбной мукой, кто бы знал! В трюме, особенно под забоем, от нее не продохнуть. И как только ее норки жрут? Один из пяти собратьев по трюму, смешной, разговорчивый украинец лет за тридцать, когда-то до моря работал на звероферме, и говорит, что эта мука — лучшее лакомство для соболей, чернобурок и норок, а этого трюма, утверждает он, любому питомнику на год или на два хватило бы.

Дело близится к полночи, Витосу всегда в это время ужасно хочется спать. Четыре дня — четыре века! — они не виделись со Светланой…

Когда ложишься во втором часу ночи, спится почти до обеда, а в шестнадцать уже надо быть в трюме. Витос вперевалку, лениво переставляя тяжелые, будто трехметровой длины, чужие ноги, тащится по палубе среди оживления, всегда царящего при пересменке: мастера, как на стометровке с барьерами, прыгая через бочки, носятся от надстройки к надстройке, утрясая глобальные вопросы то со вторым помощником, то с завпроизводством: бригадиры принимают друг у друга трюмы, поднимая итальянский скандал, если равновесие работ «легкая — тяжелая» хоть на грош нарушено сменщиком в свою пользу: лебедчики с боцманом придирчиво осматривают шкентеля и блоки, временами тоже сотрясая морозный воздух стопроцентно русской лексикой; химики, которых на перегрузе легко отличить от врачей по невыспавшимся физиономиям и ржавым халатам, мечутся, размахивая серыми портянками «качественных удостоверений», закрывают партии отгруженной рыбы. И в этот самый миг бригады-сменщицы встречаются у Комингса трюма.