Читать «Тень мальчика» онлайн - страница 4

Карл-Йоганн Вальгрен

Лифт дернулся и остановился.

Открыл дверь, и его внезапно – и совершенно непонятно почему – прошиб холодный пот. Он совершенно протрезвел. Малыш в коляске замолчал, словно не хотел больше надоедать взмыленному папаше. Покатил коляску на перрон. С одной стороны металлическая сетка, отделяющая пассаж от лестницы, с другой – плексигласовая перегородка. Отсюда видны рельсы, но не видно лестничную площадку.

Идущий в противоположном направлении поезд всосал последних пассажиров. «Прошу занять свои места. Двери закрываются»… двери и в самом деле с сытым чмоканьем закрылись. Состав медленно пополз вдоль перрона.

Сейчас он увидит Кристофера на скамейке с этой приветливой тетушкой.

Как он любит Кристофера…

Он завернул за угол с коляской и огляделся. Лестница пуста. Ни одного человека. Отсюда видно дверь лифта внизу, ту самую дверь, в которую он только что втолкнул коляску, белые кафельные стены на площадке, свисающие с потолка гофрированные лампы. Граффити на пустой скамейке.

Джоель опять захныкал. Он освободил его от ремня, поставил на пол и посмотрел на перрон. Пустые скамейки. Красные драконьи глаза уходящего поезда. Какой-то пенсионер внимательно читает объявления на стенде.

– Кристофер! – крикнул он.

Вернее, хотел крикнуть, но получилось почти шепотом, будто он внезапно потерял голос.

Его передернуло. Ледяной ком распер грудь и медленно, под собственной тяжестью, опустился в промежность.

– Кристофер! КРИСТОФЕ-Е-ЕР!

Эхо заметалось от одной кафельной стены к другой, и откуда-то издалека, словно из другого времени, из другого мира, из черной пасти туннеля до него донесся плач Джоеля.

Часть первая

Стокгольм, 2012

Все началось с мелодии. Для Катца все началось с мелодии. Шесть нот в каждой фразе, чередующиеся минор и мажор.

Я поранил себя,чтобы понять, чувствую ли я что-то…

Издалека, глухо, но гулко, будто под водой.

И сосредоточился на боли,на единственной реальности – боли…

И вдруг он обнаружил, что рядом на корточках сидит совершенно неизвестная ему женщина с ложкой в руке. Она-то, скорее всего, музыку не слышит, а может, и слышит, но ей наплевать. Мозг сортирует внешний мир и отбрасывает все ненужное.

Она протянула ему прозрачную пластиковую упаковку: десять шприцев по пять кубиков. Стандартных, с оранжевой канюлей. У нее-то своя техника. Туберкулиновые иглы. Волосяной толщины, можно всадить в самую маленькую вену – на ноге или на кисти.

Он покосился на нее – блузка с длинными рукавами. Та же униформа, что и у него, – длинные рукава с манжетами, чтобы скрыть следы от уколов.

Игла ужалила кожу,знакомый укол…попробуй убить память,но я помню все.

А вон там, у опоры моста, стоят его родители, Анн и Беньямин, рука об руку, поглощенные своей любовью – любовью, не оставлявшей места ни для кого, в том числе и для сына… Он ненавидел их за это, свою мать из Норрланда и еврейского отца. Ненавидел, хотя никогда не мог и стыдился в этом признаться… И они исчезли, еще бы им не исчезнуть, они давно мертвы. Даже не исчезли – не растворились в воздухе, а ушли, скрылись за бетонной опорой, изгвазданной сверху донизу граффити…