Читать «Шерлок Холмс и рождение современности» онлайн - страница 2

Перед нами идеальное условие подлинного интереса — когда объект совершенно чужой, но в нем угадываются структуры своего. Не детали, нет — они чаще всего вводят в заблуждение, — а именно структуры, скелет, каркас. И вот тогда малоразличающая детская любовь, юношеское (почти тайное) поклонение и уже взрослое спорадическое перечитывание сменяются отрефлексированным интересом. В моем случае на это ушло тридцать лет.

Нет, пожалуй, более вспаханной исследователями и поклонниками почвы, чем холмсиана. Сотни книг, тысячи статей, десятки сайтов, журналы, сетевые группы. Превосходная «Энциклопедия», суммировавшая все, что можно извлечь из канонических текстов. С другой стороны — потоки эпигонских пастишей, фантазий на тему. Об экранизациях и спектаклях не говорю — это отдельная тема; позволю себе лишь одно замечание: образ Шерлока Холмса и основные его приключения массовая публика знает именно по разнообразным экранным версиям, сам же источник, увы, читают не очень охотно и не слишком часто. Иными словами, о Шерлоке и Майкрофте Холмсах, о докторе Ватсоне и его жене Мэри (доктора в некоторых текстах зовут по-разному, он ранен в разные части тела, а по поводу количества его браков до сих пор ведутся ожесточенные споры), об инспекторе Лестрейде (который на самом деле нечасто появляется в рассказах) и прочих героях Конан Дойля известно все, что может быть известным, даже больше. Размышляя несколько лет назад об этом, я вдруг понял, что о самом главном забыли. О том, что за история происходила вокруг Холмса и Ватсона, точнее — участниками, действователями какой истории они были. И вот тут стала очевидной любопытная вещь. Холмсиана дает нам один из универсальных ключей к эпохе, которую на русском языке называют «историей Нового и Новейшего времени», а на английском modernity, Modern Times.

Если обойтись без платоновских архетипов, то речь идет о следующем: сегодня мы в немалой степени живем в том же самом мире, что и Холмс с Ватсоном. В середине и в последней трети XIX века этот мир был еще относительно новым и недавним, однако он сложился настолько быстро, детали его механизма оказались настолько пригнанными, что уже тогда возникло ощущение его устойчивости, чуть ли не вечности. Это ощущение усиливалось европейской литературой, от «Госпожи Бовари» и романов Диккенса до «Будденброков». Важнейшей чертой настоящей литературы является то, что в мир, ею созданный, действительно веришь; этот мир убедителен, вечен и единственно возможен. Со временем вера в его непреходящую истинность становится все сильнее; в таком качестве он существует в нашем сознании. Мир, придуманный шотландским врачом, реален дважды — как великая проза и как оттиск исторической эпохи, многие черты которой мы знаем не понаслышке.