Читать «Вятское кружево» онлайн - страница 25

Чего же дедушка-то молчит? Молчит и не заступается за родного внука, которого он зовет по-отечески «сынок» и никак больше?

А Лидия Александровна говорила вкрадчиво:

— Я никого не тороплю, не подгоняю.

— Вот это другой коленкор!

— Поживем мы у вас…

— Правильно. Поживите. Отойдите на парном молоке, на ягодах. На свежем воздухе. Я ведь и сам, если правду говорить, Лидия Александровна, горячо брался усыновить Сережу. Да не вышло.

— Почему? — насторожилась женщина.

Дедушка крякнул и сказал:

— Года! Устарел я. По закону усыновлять можно до пятидесяти пяти лет. Да-аа… Чего это мы керосин-то зря жжем?

Дедушка задул лампу, отчего на стенах растворились две тени, а в избе стало светлее.

— Я, Лидия Александровна, на него одного надеюсь, на Сережу, — сказал он и посмотрел в угол, где под одеялом затаился мальчик.

Посмотрела туда и женщина и спросила шепотом:

— А если он не спит?

— Об эту пору мы только с вами полуночничаем, — успокоил дедушка. — С добрым утром вас, Лидия Александровна!

— С самым добрым, — улыбнулась женщина. — Светлым-светло-оо…

— Вчера лило, а нынче день-то какой ясный заводится! Расходиться пора да часок поспать. Хоть через силу да подремать надо.

Прежде чем уходить, женщина сказала:

— Что-то в вас такое военное есть, Сергей Данилович. Вы ведь воевали?

— А как же.

— Кем?

Дедушка ответил с расстановкой:

— Признанность была пулеметная.

Женщина ушла к себе, а дедушка лег, долго ворочался, вздыхал и говорил знакомые слова во сне или наяву:

— Жизнь-жизнь…

Или:

— Беда-аа…

Или еще;

— На рыск иду, бабы.

Последнее предложение относилось к тому времени, когда он после фронта работал председателем колхоза, где остались одни женщины, нечем было платить за трудодни, и молодому тогда дедушке, чтобы накормить людей, приходилось принимать на самом деле рискованные решения.

Забывшись коротким сном, мальчик поднялся раньше дедушки, оделся, захватил ломоть хлеба и, не звякнув калиткой, пошел дальше от деревни.

Его обступила рожь в белой толстой росе, и ненадолго, в предчувствии перемен, ему захотелось отчаянным усилием воли подняться над рожью и полететь невысоко, чтобы видеть зерна в колосьях, птиц, пережидающих росу, пустые гнезда жаворонков…

Он собрал росу с колосьев, вымыл ею лицо, глаза, уши и сразу стал далеко видеть и слышать.

Далеко-далеко он увидел деревню Кукушку в тополях и услышал, как по всему полю подают голоса птицы, еще робкие после вчерашнего дождя. Только одна птица, если судить по ее пению, золотая, продувала свой пастушеский рожок:

— Фиу-тиу-лиу!..

Куда теперь?

Домой? А если квартиранты сегодня же повезут его в город, а у него не хватит духу отказаться? Сегодня они, наверное, не сделают этого, но он не сможет скрыть, что слышал разговор, и обязательно скажет Лидии Александровне:

— Отсюда я никуда не поеду.

Скажет ли? Отсюда-то легко загадывать и храбриться, а вблизи все по-другому, все не так. Лучше походить, устать, охолонуть, и тогда уже ничего не страшно. А если вовсе не приходить в деревню? Они все поймут и уедут. То есть как это «не приходить»? Жить-то где? У кого? У него же никого нет, кроме дедушки. Не-еет, человеку рано или поздно обязательно куда-то надо приходить.