Читать «Дума о Севастополе» онлайн - страница 15

Эдуард Аркадьевич Асадов

Морская пехота

Пехота смертельно устала Под Мгой оборону держать. В окопах людей не хватало, Двух рот от полка не собрать. Двадцатые сутки подряд От взрывов кипело болото. Смертельно устала пехота, Но помощи ждал Ленинград. И в топи, на выступе суши, Мы яростно бились с врагом. Отсюда ракетным дождем Без промаха били «катюши». Да, было нам трудно, но вскоре Ударил могучий прибой, И на берег хлынуло море Тяжелой, гудящей волной. Штыки, бескозырки, бушлаты, На выручку друга, вперед! Держитесь, держитесь, ребята! Морская пехота идет! Врагу мы повытрясли душу, А в полдень под тенью берез Сидели наводчик «катюши» И русый плечистый матрос. Костер сухостоем хрустел. Шипел котелок, закипая. Матрос, автомат прочищая, Задумчиво, тихо свистел… Недолог солдатский привал, Но мы подружиться успели, Курили, смеялись и пели, Потом он, прощаясь, сказал: — Пора мне, братишка, к своим, В бою я, сам знаешь, не трушу. Ты славно наводишь «катюшу», И город мы свой отстоим. Дай лишнюю пачку патронов. Ну, руку, дружище! Прощай. Запомни: Степан Филимонов. Жив будешь, в Кронштадт приезжай. А коли со мною что будет, То вскоре на кромку огня Другой Филимонов прибудет — Сын Колька растет у меня. Окончилась встреча на этом. Военная служба не ждет. На новый участок с рассветом Морская пехота идет. Погиб Филимонов под Брестом, О том я недавно узнал. Но сын его вырос и встал В строю на свободное место. Вот мимо дворов, мимо кленов Чеканно шагает отряд. Идет Николай Филимонов Среди загорелых ребят. С обочин и слева и справа Им радостно машет народ: Идет наша русская слава — Морская пехота идет!

1949

Моему сыну

Я на ладонь положил без усилия Туго спеленатый теплый пакет. Отчество есть у него и фамилия, Только вот имени все еще нет. Имя найдем. Тут не в этом вопрос. Главное то, что мальчишка родился! Угол пакета слегка приоткрылся, Видно лишь соску да пуговку-нос… В сад заползают вечерние тени. Спит и не знает недельный малец, Что у кроватки сидят в восхищенье Гордо застывшие мать и отец. Раньше смеялся я, встретив родителей, Слишком пристрастных к младенцам своим. Я говорил им: «Вы просто вредители, Главное — выдержка, строгость, режим!» Так поучал я. Но вот, наконец, В комнате нашей заплакал малец. Где наша выдержка? Разве ж мы строги? Вместо покоя — сплошные тревоги: То наша люстра нам кажется яркой, То сыну холодно, то сыну жарко, То он покашлял, а то он вздохнул, То он поморщился, то он чихнул… Впрочем, я краски сгустил преднамеренно. Страхи исчезнут, мы в этом уверены. Пусть холостяк надо мной посмеется, Станет родителем — смех оборвется. Спит мой мальчишка на даче под соснами, Стиснув пустышку беззубыми деснами. Мир перед ним расстелился дорогами С радостью, горем, покоем, тревогами… Вырастет он и узнает, как я Жил, чтоб дороги те стали прямее. Я защищал их, и вражья броня Гнулась, как жесть, перед правдой моею! Шел я недаром дорогой побед. Вновь утро мира горит над страною. Но за победу, за солнечный свет Я заплатил дорогою ценою. В гуле боев, много весен назад, Шел я и видел деревни и реки, Видел друзей. Но ударил снаряд — И темнота обступила навеки… — Доктор, да сделайте ж вы что-нибудь! Слышите, доктор! Я крепок, я молод. — Доктор бессилен. Слова его — холод: — Рад бы, товарищ, да глаз не вернуть. — Доктор, оставьте прогнозы и книжки! Жаль, вас сегодня поблизости нет. Ведь через десять полуночных лет Из-под ресниц засияв, у сынишки Снова глаза мои смотрят на свет. Раньше в них было кипение боя, В них отражались пожаров огни. Нынче глаза эти видят иное, Стали спокойней и мягче они, Чистой ребячьей умыты слезою. Ты береги их, мой маленький сын! Их я не прятал от правды суровой, Я их не жмурил в атаке стрелковой, Встретясь со смертью один на один. Ими я видел и сирот, и вдов, Ими смотрел на гвардейское знамя, Ими я видел бегущих врагов, Видел победы далекое пламя. С ними шагал я уверенно к цели, С ними страну расчищал от руин. Эти глаза для Отчизны горели! Ты береги их, мой маленький сын! Тени в саду все длиннее ложатся… Где-то пропел паровозный гудок… Ветер, устав по дорогам слоняться, Чуть покружил и улегся у ног… Спит мой мальчишка на даче под соснами, Стиснув пустышку беззубыми деснами. Мир перед ним расстелился дорогами С радостью, горем, покоем, тревогами… Нет! Не пойдет он тропинкой кривою. Счастье себе он добудет иное: Выкует счастье, как в горне кузнец. Верю я в счастье его золотое. Верю всем сердцем! На то я — отец.

1954