Читать «Шляпа «Мау Мау»» онлайн - страница 27

Для того чтобы снова завладеть вниманием, одна натянула на себя рыбацкий кожаный шлем с шипами и капризно воскликнула:

— Гай, Гай, мне идет? Если носить с резиновой мини–юбкой? И красным кожаным лифчиком? А, Гай?

Но Гай смотрел на Мерси, лишь краем глаза замечая покупательницу и умышленно не обращая на нее никакого внимания.

— Привет, Мерси, — сказал он. — Как дела?

— По–разному, — ответила она и повернулась ко мне. — Гай, это Хилари, ему очень нужна серая шляпа «May May» середины девяностых, у тебя не найдется такой?

Я пожал руку Гаю, и он оглядел меня с ног до головы.

— Она не подойдет к этому костюму, дружище.

— Мне она нужна для друга.

— Хорошо.

Он залез под прилавок и достал оттуда именно то, что, на мой взгляд, было надето на Порлоке.

— Ну вот, я купил это всего пару дней назад у какого–то типа из Средней Англии. Это ведь теперь коллекционные вещицы — эти «May May» середины девяностых. Она вам обойдется не меньше, чем в шестьдесят фунтов.

— Да брось, Гай! — сказала Мерси. — У него нет таких денег. Шестьдесят фунтов за шляпу!

На какое–то мгновение на лице Гая появилось выражение всепоглощающей ненависти.

— Я сделал все, что мог для вас… — начал было он. — Ладно, тридцать — это ровно столько, сколько я за нее отдал.

— Ты мой зайка, — сказала Мерси и, снова смяв несколько шляп, обняла его и лизнула в ухо. Я отдал ему тридцать фунтов, Мерси, прощаясь с Гаем, смяла еще несколько шляп, после чего взяла мою руку и мы выбрались из кишащей толпы женщин, которая тут же сомкнулась за нами.

У тех, кто вел военные действия в буше, вырабатывается инстинктивная реакция на недоброжелательный взгляд, и я чувствовал, что Гай смотрит нам вслед с закипающей яростью, что, в свою очередь, доставляло мне несказанное удовольствие, потому что я уводил ее от него.

— Ты не говорил, что пишешь стихи, — сказала она.

— Да.

— А вчера вечером я прочитала одно из твоих стихотворений в антологии.

— Какое?

— «Кошачью пижаму».

— Разве можно считать себя поэтом, если не пишешь уже тридцать лет, — сказал я.

— Думаю, нет… если ты все это время занимался чем–то другим. Чем ты занимался?

— Ничем, — ответил я и испустил непроизвольный вздох, как надувной матрац, на который плюхнулся толстяк.

— Как это печально, — с искренней грустью промолвила она. — Так, значит, ты действительно ничего не написал за тридцать лет? И не собираешься снова вернуться к этому? А может, ты уже начал писать?

Мне почему–то не хотелось говорить об этом — в этот момент все это казалось далеким и бесконечно скучным. Кроме того, проявленное ею сочувствие отозвалось у меня дрожью в промежности, желаннее которой для меня ничего не было.