Читать «Кроме тебя одного» онлайн - страница 48

Нет, подумал Кешка, мало уйти из шабашки — это они могут сделать хоть сейчас. Кто же тогда отплатит Ефименко за его свинство? Он, Кешка-бич, презренный отброс общества, почувствовал сейчас себя неизмеримо выше Борьки, ибо осталось в нем, биче, что-то человеческое — доброта, сострадание, пусть не в той мере, в какой должно быть, но все-таки...

Он не хотел сейчас ковыряться в своей душе, он, может, тоже жил грязно, подло, по-скотски. Если кому судить по высшей мерке его, то только ему самому. И ему захотелось сейчас же пойти к шабашникам, пинками разбудить Ефименко и харкнуть ему в рожу. Только так он может выразить свое презрение. И только ночь помешала сделать это.

Утром следующего дня Кешка проснулся рано — еще не рассвело. Лежал, укрывшись с головой байковым одеялом — согревался. Июньские ночи в тургайских степях холодны, особенно промозгло туманными рассветами. Мало что холодно — так еще и сквознячок по фуражному складу разгуливал.

Не меньше часа еще до подъема, но Кешке не спалось. Он проснулся с неясной тревогой, и с каждой минутой она нарастала — от тревоги ли, оттого, что укрыт был с головой, становилось все труднее дышать. Он отбросил одеяло, сел, подобрав колени к подбородку.

Что-то сегодня произойдет. Сегодня обязательно что- то произойдет. Он почувствовал рождение в себе какого- то нового состояния; что-то тяжелое, гнетущее его долгие годы, оборвалось в нем, ему вдруг сделалось легко и понятно все, не мешала даже тревога, наоборот, — от нее возникли такие ощущения.

Кешка был уверен, что сегодня ввяжется в неравную схватку с Ефименко. Неизвестно, чем все это кончится, но он не боялся ее, не готовил себя к ней, потому что был готов уже вчера, то есть уже сегодня ночью. Как мало нужно такому, как он, чтобы почувствовать себя человеком, — всего лишь осознание, что кто-то пал ниже тебя, что ты не последняя гнида на земле.

От этих мыслей он успокоился, и тревога прошла. Будто ненароком, будто случайно прыгнула память в прошлое, в самое светлое, самое дорогое ему воспоминание. Он вспоминал медленно, не спеша, смакуя подробности. Он вспоминал, как бы разговаривая сам с собой; нет, не с собой, а будто доверительно рассказывал самому близкому другу — такому другу, о котором мечтал всю жизнь, исключая дурные, на сон похожие, шесть последних лет, но так до сих пор и не встретил его.

«В теплую майскую ночь звезды можно было собирать пригоршнями и гасить их в прохладных волнах реки. Но мне жаль было их — беззаботных и теплых; я представил, что после того как утоплю лодочку своих ладошек с жемчугом звезд под воду, они превратятся в горку черной и холодной окалины, и на Земле станет меньше радости. Я решил не касаться звезд руками, потому что они зажигаются вечером в высоком-высоком небе, чтобы ими любовались. Звезды нужно любить и не трогать их без нужды, потому что они любили людей, не задумываясь срывались с небосклона, когда кто-нибудь загадывал желание и хотел, чтобы оно исполнилось.

Мне в ту пору было четырнадцать лет, и я еще любил звезды и жалел их. И еще я любил Риту — девочку из параллельного седьмого класса с рыжими косичками- хвостиками. Ей, промучившись ночь, я признавался в любви первыми в жизни стихами; признание это украдкой на перемене подбросил в ее портфель. Я назначил ей свидание здесь, у чистой речушки Липянки, с останавливающимся от тревоги сердцем ждал ее третий час кряду, загадав десяток раз желание по сорвавшимся звездам. Но не всесильны, видно, добрые звезды, или не для исполнения моих желаний гасли они; надо было, наверное, отыскать свою звезду и попросить ее упасть в реку — и тогда, конечно, пришла бы Рита.