Читать «Витязи из Наркомпроса» онлайн - страница 6

А он, Коля Сванидзе, уже знал! И как некий небожитель предвидел незавидный удел многих! И это осознание его ИЗБРАННОСТИ наполняло душу старшего лейтенанта ГБ неким особенным величием… Жаль, понимаемым пока только лишь одним им, Николаем Ивановичем.

Зачем же, скажете вы, испытывал такие чувства Сванидзе к народу, который сытно кормил и сладко поил его, и на страже которого Николай клялся стоять со щитом и мечом, вышитыми золотой канителью на его нарукавном шевроне?

Да, знаете, вот так уж случилось…

Русский народ напоминал ему пускающего счастливые слюни огромного дебила, богатырски-сильного недоумка, которого сметливые уличные мальчишки из б-го избранного народа надоумили сожрать кусок навоза, обернув тот в яркую конфектную (так в тексте) бумажку вульгарного марксизма. «Экспроприация экспроприаторов, или грабь награбленное!» Это было понятно даже убогим русским мозгам. Вот и жует теперь через силу обманутый русский богатырь подсунутую ему «конфетку», из обиженных голубых глаз льются горькие слезы, ан поздно! Попался в колесо, так пищи, а беги!

Николай Иванович болезненно поморщился от пришедшей ему на ум великорусской, заботливо сбереженной немцем Далем поговорки. Он продолжал, увы, к стыду своему, думать по-русски… И порою, как истинный великорусский. Ведь небо и облака, траву и деревья, дорожную пыль и утреннюю росу он впервые увидел именно здесь, так что небо для него — это прежде всего русское небо, и зеленая трава, сверкающая алмазами росы, тоже русская, и все самые главные вещи на свете… русские, увы.

Тогда, выходит, он сам тоже русский? «Мороз и солнце, день чудесный…» Тьфу, мерзость какая. Вбитая в него в русской классической гимназии.

Эта мысль его всегда злила. Трава, роса — чушь. Память тела, атавизм сознания и ни черта это не значит. Никакой он не русский. Он анти-русский, он контр-русский.

Кстати, о гимназии… то есть о школе… Николай Иванович плавно, по змеиному, перетек к письменному столу, слепо пошарил среди загромоздивших крытую зеленым сукном столешницу бумаг… где же это? А, вот оно. Мерзость какая.

Поднявшись по широкой лестнице, пролет которой был закрыт крашенной в зеленое металлической мелко-ячеистой сеткой, дабы ни одна вражина не надеялась уйти, прыгнув в него вниз головою, от карающих пролетарских «Ежовых рукавиц», Николай Иванович прошел длинным коридором с бесконечным рядом дверей без табличек (кому надо, тот знает, а остальным ни к чему!), по которому идущие противо-солонь конвоиры с золотым уголком на крапчатых петлицах, постукивая ключами по пряжкам поясных ремней, выводили с допросов последних подследственных. По пряжкам конвойные постукивали, чтобы идущий им на встречу, по-солонь сопровождающий успел обернуть своего конвоируемого лицом к стене, дабы тот не видел, кого да кого еще водят на допрос.

Осторожно постучав (что было совершенно излишне и даже аморально! ничего противоестественного настоящий чекист в кабинете товарища увидеть был не должен! Ну, там товарищ водку пьет, ну, подследственную интеллигентку ка-эр, нагнув над столом, раком пердолит… дело-то житейское! увы, сила проклятой интеллигентской привычки! Уж его и на партсобрании за это песочили-песочили…) Николай Иванович вошел в пропахший мочой и человеческим ужасом уютный кабинет.