Читать «Цыганские сказания» онлайн - страница 4

— Девята по лесенке. Десятая с песенкой!

Как всегда в конце потешки, Шаньи заливается звонко и радостно, всплескивая ладошками.

— Ещё! Ещё! — требует он.

— Перва ягодка в ротик с усмешкой, — выпеваю я «ещё», поднося к пунцовым губам землянику. Шаньи её сосредоточенно лопает во рту, а руку со следующей отводит:

— Тебе!

— Вторая с тележкой, — соглашаюсь я и съедаю ягоду. Но третья, «с дуделкой», всё-таки снова достаётся малышу. В его возрасте альтруизм — величина ещё непостоянная.

Миска тем временем пустеет медленно, но неуклонно, а тень от старой яблони, гротескно удлиняясь, уже ложится мне под ноги. Маленький Шаньи знает, что это значит: пора ложиться спать. Он косится на яблоневую тень с молчаливым осуждением, но молчит — надеется, что я её не замечу, и мы погуляем подольше. Однако ягоды кончаются, и я говорю:

— Ну, всё. Смотри: деревце нам в ножки поклонилось. Что это значит?

— Шпать поъа, — без особого энтузиазма откликается Шаньи.

— Да, спать пора. Шаньи умоется, помоется, ляжет в постельку, послушает сказку, закроет глазки. Шаньи сам пойдёт или его лучше отнести?

— Шаньи шам, — совсем по-взрослому вздыхая, решает мой мальчик. Я не удерживаюсь от того, чтобы чмокнуть его в головку, в облачко белых летучих волосиков.

Статью Шаньи удался не в отца: тоненький, худенький, почти прозрачный. Но при этом вовсе не болезненный, наоборот: не помню, чтобы он хоть раз простудился, хотя и по росе босиком бегал, и в каждую весеннюю лужу норовил залезть. На щёчках всегда — свежий румянец, чёрные глазки блестят как пуговки, пальчики розовые; картинка, а не мальчик. Такими и должны быть маленькие королевичи.

В постель я укладываю Шаньи голышком. Когда с ним нянчится Госька, она обязательно надевает на него длинную ночную рубашку, но малыш этого очень не любит, а я не вижу в ней смысла. Только зря сбивается и перекручивается, мешая спать.

— Шкашку, — требует уже сонливый голосок.

— А какую Шаньи хочет?

Этот вопрос каждый вечер требует тщательного обдумывания и нового решения, потому что сказка — дело очень серьёзное. Прозрачные бровки сдвигаются: без этого движения Шаньи не думается. Он длинно втягивает воздух носиком и решает:

— Пъо Маътинека.

— Ну, хорошо, я рассказываю про Марчинека, а Шаньи помогает.

— Шаньи помогает. Пъо Маътинека.

— Во горах…

— Долинка!

— В долинке…

— Деьевенька!

— В деревеньке…

— Плетень!

— За плетнём…

— Шадик!

— В садике…

— Яблуньки!

— За яблоньками…

— Хатка!

— А в хатке мал малец, велик удалец, а зовут его…

— Маътинек!

Запала Шаньи хватает примерно до середины сказки, дальше восклицания переходят в шёпот, а потом подсказки и вовсе стихают, и только полуоткрытые ещё веки показывают, что он меня слушает или, по крайней мере, не заснул, а дремлет.

Честно говоря, я совсем никак не ожидала, что поговорка «где двое, там и третий» воплотится в жизнь настолько быстро, тем более, что наш с императором ритуальный брак никогда не переходил в реальный. Шаньи свалился мне как снег на голову. Просто однажды утром, войдя в кабинет Ло?ваша, я обнаружила у него на коленях крошечного мальчика не старше двух лет от роду. Мальчонка сосредоточенно щипал усы его императорского величества, причём величество не только не возражало, но ещё и наклонило голову, чтобы малышу было сподручней.