Читать «Олимпиец» онлайн - страница 5

Мы шли по Гайд–парку, и он всё говорил, говорил, а проходя мимо Уголка Ораторов — здесь любителей поговорить всегда хватает, — громко так заявил: «Психи, как один, всё на свете ненавидят, вот здесь и разряжаются». Тут–то я и понял, почему он всё время напоминал мне психа — и голосом, и манерой произносить длинные речи передо мной, своим единственным слушателем.

Пока мы шли через парк, он всё говорил, а я слушал. Наверное, уже тогда нам обоим стало ясно, что он будет тренировать меня. Он сказал, что тренирует троих или четверых: одного в беге на милю, одного на средние дистанции, остальные — спринтеры. По воскресеньям они тренируются в лесопарке Хэмпстед–хит, а в остальные дни — где света побольше, а народу поменьше. Он сказал, что вот уже год даёт уроки физкультуры при муниципалитете. Как надоест, сразу уйдёт; свой спортзал для бизнесменов он открыл гораздо позже.

— Если понадобятся деньги, я их всегда заработаю, — сказал он. — Это дело нехитрое. Надо твёрдо знать, что деньги — не самое главное в жизни; их роль вторична. Я был матросом, и солдатом, и фермером, и почтальоном, даже курьером. Был поваром в лучших отелях, работал механиком в гараже. Писал в газеты и продавал их. Моя жена умерла, детей нет. А я могу прекрасно существовать и под открытым небом.

Потом он спросил, где я работаю, и я ответил: на фабрике, где делают картонную тару. Почти наверняка знал, что он на это скажет — может, потому что и сам так считал, — работа эта не для спортсмена, здоровья не прибавляет. После школы я менял работу раз десять: работал в пекарне, в мясной лавке, учеником электромонтёра, телефонного мастера и вот теперь на фабрике, но всё это было не по мне.

— Такая работа, — сказал Сэм, — подавляет волю и обессиливает тело. Иди на воздух! Работай кондуктором в автобусе или сторожем в парке, смотрителем в бассейне, дворником, наконец! Надо, чтобы тело могло двигаться. Как из тебя выйдет бегун, если целый день ты стоишь столбом на одном месте? Нельзя овладеть своим телом, если оно — раб машины.

И я согласился с ним — он был прав. И совсем не удивился, что он уверен в моём желании стать великим бегуном, хотя до сих пор я ничего для этого не делал — разве что зимой гонял в футбол.

Я обещал прийти в воскресенье, потренироваться с ним. К этому времени мы прошли весь парк, вышли к мосту через Серпантин и, разговаривая, смотрели на воду, в которой отражались нависшие над ней ветви плакучих ив. Потом повернули назад к Уголку Ораторов. Когда он ушёл, я почувствовал себя как–то странно — меня никогда не заносило в эту часть Лондона, но с Сэмом забываешь, где ты. Когда мы прощались, он придержал мою руку, посмотрел на меня, как укротитель — прямо в глаза, — и сказал: «Я сделаю из тебя великого милевика, если захочешь». И ушёл, оставив меня стоять с раскрытым ртом.

Домой я не то что бежал — летел на крыльях. Всю ночь не мог заснуть: выигрывал забеги, получал медали, слышал из темноты его голос. Спал, наверное, не больше часа.