Читать «Затворник» онлайн - страница 292

А когда стало смеркаться, то кажется, в тысячу раз больше костров зажглось на берегах, и песни зазвучали уже другие. А больше, чем пения, стало плясок. И в музыке, и в словах стало более радости наступающей ночи, чем славы прошедшего дня.

К Пиле, сидевшему за столом, подскочил Хвостворту, который едва вырвался только что из целого круга девушек. На шее у него висел большой венок из цветов и кленовых листьев, другой, поменьше - на голове. Хвост растормошил руками пилину шевелюру.

- Что не весел, а, брат! - закричал он, смеясь - Погляди, что кругом, какой праздник, а! А дело какое сделали! Ну, развейся хоть разок!

Пила смеялся в ответ:

- Веселись, брат!

- Пошли с нами! - не унимался Хвост - Там попляшем, тут борозду пропашем! - добавил он вполголоса, и снова загоготал. - Давай, пойдем! Девки ждут!

- Ступай, я посижу...

- Эх, бра-а-а-а-ат! Ну и скучный ты человек! - засмеялся Хвост, снова уносясь в круг девушек - как нырнул в море улыбок, цветов и пестрых платьев.

- Вот этой рукой! - доносился до Пилы шепелявый голос - Этой самой, семерых ыкунов уложил, я не я буду!

- Семерых одной рукой?! - звенели в ответ другие голоса, чистые, радостные и восторженные - Наверное, еще и одним ударом?

- Не-е-ет! - спешил отказаться Хвост - Ударом только шестерых! А седьмого - плевком добил!

Люди из-за столов как пропадали. Сначала, глядишь, сидят по своим местам, потом, не успеешь глазом моргнуть - уже пляшут возле костров. А еще миг - и оттуда как ветром сдуло, да заодно и девок, с кем плясали...

Уже совсем стемнело, а Пила все сидел один, и в задумчивости смотрел на стол, словно там, перед ним, лежала его собственная история, которая сегодня закончилась, и была видна вся от края до края. От того, такого далекого дня, когда их с Краюхой застал на бережку странный проезжий, и до сегодняшнего, всем такого радостного вечера. Пила как взглядом окидывал эту историю, и в его взгляде была печаль и горечь. В его мыслях вновь ожили - и явственно, нельзя было только пощупать - и те дни, когда Пилу мучили страх и сомнения о судьбе младшего брата, а потом - мучила тоска по нему... И ыканин, что спал на земле, не чуя нависшей над ним гибели - Пила снова мысленно держал в руке топор, снова чувствовал пятерней его тяжесть - совсем так, как Клинок ладонью чувствовал перед битвой свой молот - но Пила, как и тогда, снова не мог опустить оружия на беззащитного человека, пусть хоть семь раз врага, не мог даже представить себе, как возможно сделать такое... И другой степняк - худощавый десятник в летах, бесстрастно глядевший прямо перед собой, когда князь, тогда Смирнонрав, а ныне - Защитник, заносил над ним меч. А вместе с этим десятником - еще три сотни ыкунов, убитые в день, когда судьба войны уже решилась, когда победа уже была за ратаями, и всякая новая смерть была напрасной, глупой и страшной ошибкой; и пустые глаза десятилетней старушки близь пепелища великого города. Таким запомнился Пиле его путь, и всеобщая радость, царившая теперь, не могла пересилить этого воспоминания. Песнь о князе Защитнике и его витязях, которые спасли от нашествия Каяло-Брежицк, будет величественной, а песня о горюченце Пиле, если кто-то когда-нибудь сложит и пропоет ее - страшной и тоскливой...