Читать «Новая хронология Греции. Античность в средневековье.» онлайн - страница 6

Это — охранительная реакция: если историк осмелится признать за истину выводы, неизбежно вытекающие из загадки такого рода, ему придется перекраивать всю историческую концепцию, привычную, уютную, давным-давно устоявшуюся, сцементированную научной традицией, опутанную миллионами опубликованных и неопубликованных книг и статей по истории. И все это — из-за какого-то жалкого солнечного затмения?.. Здесь историк твердо следует знаменитому принципу «бритвы Оккама»: «не следует создавать сущностей сверх необходимости». Этот принцип почитается, как трезвый сдерживающий фактор в развитии любой науки. Принято считать, что он мудр и весьма полезен. Но — как определить, не настала ли эта «необходимость»?

Возьмите космогонию. Вот система Птолемея: в центре — Земля, вокруг нее вращаются планеты, каждая — по своему кругу. Но зримый путь планеты в небе — не круговой, а петлистый; чтобы объяснить это, были придуманы дополнительные круги (эпициклы), привязанные центрами к исходным кругам. Теперь исчисляемые пути планет, расположенных на окружностях эпициклов, действительно, стали петлистыми. И все-таки не совсем такими, каковы их реальные движения по небу. Чтобы приблизить расчеты к реальности, пришлось вводить еще один уровень эпициклов. Потом — еще и еще. Кажется, под конец число этих уровней дошло до тринадцати! Расчеты стали невыносимо громоздкими. Ну и что? Разве трудности с вычислениями основание для того, чтобы переходить на систему Коперника, с Солнцем в центре вместо Земли? Можно было, в соответствии с принципом «бритвы Оккама», еще и еще наращивать эпициклы (тем более, что и система Коперника использовала их, хотя и в меньшем количестве).

Так что «бритва Оккама» всего лишь описывает процесс научного познания; с ее помощью можно проверять новые гипотезы (руководствуясь тем простым соображением, что чем меньше каких-либо законов природы или иных «внешних участников» привлечено, чтобы объяснить исследуемое явление, тем больше надежды на правильность этого объяснения), но в корне ошибочно, ссылаясь на нее, устанавливать запрет на какую-нибудь новую научную идею. Внезапное крушение старой и зарождение новой научной концепции происходит не тогда, когда прежней «сущностью» уже невозможно пользоваться (ибо любая старая научная концепция могла бы успешно функционировать и сегодня, — сужается только сфера ее применимости, это хорошо видно на примере геометрии Евклида); близким признаком революции в науке служат обычно несколько фактов, скорей даже малозначительных фактиков, которые, к досаде исследователей, никак не хотят улечься в рамки классической теории. Причем все уверены, что это — случайность, мелкий эпизод, и не сегодня, так завтра все встанет на свои места, и классическая теория еще раз подтвердит свою жизненность…