Читать «Не убегай, мой славный денек!» онлайн - страница 46

Великан слушал его так, точно тот рассказывал ему нечто фантастическое. Я смотрел на него, и мне казалось, что он не дышит — так поглощен рассказом, что он вот-вот бросится обнимать того человека.

Но он поступил гораздо проще. Постучал пальцем в окно, выходившее на улицу. Окно открылось, из него выглянула женщина.

— Олга, ничего не перевози в тот дом на Дворцовой улице. Он нам понадобится для другого. — Он показал на обоз и добавил: — Знаешь, Олга, что там?.. Десять возов традиций.

С того дня я уже не охранял мост. Две недели я был кем-то вроде младшего секретаря Кузы и Когэлничану. Работал я добросовестно и, можно сказать, вжился в эпоху. Однажды вечером ко мне подошла Олга, погладила по голове и протянула руку. А я принял ее за жену Кузы.

— Целую руку, сударыня! — почтительно сказал я.

— Зови меня просто Олгой! — поправила она.

ЧАЙ ВДВОЕМ

Я открываю глаза, и все расплывается, исчезает — и виадук над путями, покрытыми снегом, и человек в заплатанном кожушке, в форменной железнодорожной фуражке, надвинутой на лоб, и опять виадук, и ветер, и сверток у меня под мышкой.

Вьюга утихла. Кусок жести, сорванный ветром с крыши, после короткого привала на ветке акации очутился посреди двора. Единоборствуя с ветром, он упорно не сдавался, не хотел покидать наш дом, и на нем остались боевые шрамы. Он походил то ли на смешную посольскую шляпу, то ли на скорбный корабль, потерпевший крушение. Когда-то он был частью вывески. Эту жесть украл извозчик и продал нам. На желтом потускневшем фоне еще видны были три огромные синие буквы. Все, что осталось от вывески «Книжный магазин».

— Жесть хорошая, прочная, — похвалил кровельщик, когда осенью мы с ним вместе чинили крышу. — Книготорговцев, говорят, расстреляли, два брата их было. Не знаю, что за книги они продавали, — продолжал он. — Не за это, наверное. Кому теперь книги нужны, когда такие времена…

Стелется густой, мелкий снег, запорашивает кусок жести. Через час должен прийти доктор Хаш, он обязательно споткнется тут. Доктор Хаш почти не видит, такой он близорукий. И очки ему не помогают, хотя стекла в них толстенные, пальца в два. Очки у него постоянно съезжают на кончик носа, глаза за стеклами совсем малюсенькие, как горошины. На днях я провожал его в больницу, и, когда мы шли через площадь, он вообразил, что с ним кто-то здоровается, снял шляпу и поклонился. А это проехал извозчик, лошадь мотала головой. Услышав конский топот, доктор Хаш простодушно заметил:

— Кажется, этот господин, которому я поклонился, был лошадью…

Я накидываю пальто и бегу убрать с дороги жесть. Я заранее знаю, что будет, когда придет доктор Хаш. Он споткнется, а потом начнет смеяться над своей близорукостью. Я считал, что слишком дорогой ценой достается это хорошее настроение. Огорчаться я уже перестал, меня уже многое не огорчает, а возмущает. Так меня возмущало отношение доктора Хаша к собственной слепоте. Ведь он уже год почти слепой. Он рассказывал чуть ли не с гордостью, как ему проверяли зрение. Его попросили назвать одну из букв на таблице, а он вместо ответа спросил: «А где таблица?»