Читать «Опасные гастроли» онлайн - страница 8

Когда мы вошли, оказалось, что ложа наша находится во втором ярусе. Варвара Петровна очень рассердилась на Сидора, не сумевшего взять более подходящее место, но ее утешил Кудряшов, молодой человек из губернаторской канцелярии.

– Вот увидите, сударыня, через десять минут все дамы в первом ярусе вам позавидуют, – сказал он. – Когда лошади пойдут вскачь, опилки, которыми усыпан манеж, поднимутся в воздух и забьются им в нос. Опять же, не всем приятен запах потных животных.

И точно – хотя посреди манежа лежал ковер, но потом были сплошь опилки – и лежали они довольно толстым слоем.

В благодарность за утешение Варвара Петровна пригласила его в нашу ложу, хотя места там было мало. Три стула у барьера стали предметом целой баталии. Один несомненно принадлежал Варваре Петровне, но на два других претендовали Машенька с Катенькой и Вася с Николенькой. В конце концов мальчики вставили туда четвертый стул и поместились на нем вдвоем, хотя при этом платья барышень были совершенно измяты.

Мы с Кудряшовым без всякой суеты расположились выше и, я полагаю, видели манеж не хуже, чем семейство Варвары Петровны. Тут он указал мне и на другое преимущество – цирк освещался четырьмя огромными люстрами, и наша ложа оказалась как раз между двумя из них, так что следы от сальных свеч нам не угрожали.

– Оно и видно, что мы живем в провинции, – сказал Кудряшов. – В Европе строят такие цирки, чтобы в них можно было и комедии показывать, со сценой, а внизу при нужде ставят кресла и образуется партер.

– Ах, сколько можно пресмыкаться перед этой вашей Европой! – воскликнула я.

– Коли так, что вы тут изволите делать, «Татьяна, русская душою»?

Цирк, сдается, не славянское изобретение, и в истории господина Карамзина не поминается! – парировал он.

Я хотела достойно ему ответить, но заиграл оркестр.

Перед занавесом вишневого бархата, с ламбрекеном, отделанным золотой бахромой, выстроилось восемь человек в коротких зеленых мундирчиках, и меж ними прошел и встал на середине манежа, у столба, подпиравшего купол, господин де Бах, одетый щегольски – в такой фрак, что нашим чиновникам и не снился, с драгоценной булавкой в узле галстука и с дорогими перстнями на руках.

Теперь я могла разглядеть его лучше, чем в кавалькаде. Лет ему было около пятидесяти, но лицо он имел округлое и свежее, брови густые и черные, глаза большие и выразительные, волосы его, довольно коротко подстриженные, лишь едва были тронуты сединой. Станом, как у него, мог бы гордиться любой молодой офицер. Он держался с грацией и самоуверенностью завсегдатая столичных салонов.

Дав оркестру знак завершать увертюру, де Бах по-немецки обратился к почтенной публике, среди которой я увидела много военных. Он нижайше благодарил за внимание и обещал прекрасное зрелище. Голос у него был громкий и хорошо поставленный – а может, здание было выстроено с тем расчетом, чтобы речь, произносимую на манеже, слышно было в самых отдаленных уголках.