Читать «На исходе зимы» онлайн - страница 63

— Иван Леонтич!

Понял, не может ее душа одиночества терпеть. И мне тоже в это время было плохо и одиноко, и так я обрадовался, что ей оказался нужен. Сильно обрадовался, но сейчас же спрятал поглубже эту радость неуместную. Пришел к ней, хотел свет зажечь. Она воспротивилась:

— В кухне пусть горит, а здесь не надо. Глазам больно.

Слышу, совсем говорить разумно стала. Сел рядом на табурет.

— Вы, — говорит, — не сердитесь на меня, что я вам столько хлопот причиняю. — И вдруг спрашивает: — А в вашем возрасте возможно вдруг взять и влюбиться?

— В моем возрасте какая уж любовь, — соврал я бессовестно.

— А мне странно… Так странно.

— Что именно?

— То, что он здесь живет. И я сейчас в этом доме. Даже не верится. Если б знал он, что я здесь. Он не на этой постели спит?

— Нет, в кухне.

Никогда не видел я прекрасней лица, с печалью недетской в чертах, хотя она девочка. Нет, не девочка была передо мной, а любящая женщина, большая душа, привязанная к хрупкому телу.

Потом она рассказывала, а я почти ничего не спрашивал, только иногда вставлял одно-два слова, чтобы дать ей понять, что слушаю и вникаю. Рассказывала она о матери. И, может быть, для того, чтобы легче было говорить, или просто по какой-то неразумной детской потребности — она руку мою взяла, положила рядом с подушкой и прижалась горячей своей ладошкой. Может, этой руки ей всю жизнь не хватало…

Слушал я ее и понимал — никому она этого еще не говорила. Была в ее словах боль такая, какая бывает только первый раз. Неумелость откровенности, которую не подделаешь. И вот именно этого я и ждал. Боялся, что никогда она мне не раскроется. И как нужно было судьбе швырнуть эту девчонку, чтобы сорвать с нее скрытность, ставшую натурой! Нужна была боль невыносимая, когда ни о каких стеснениях уже не думаешь, а тянешься к живой душе, как утопающий. Хотела говорить шепотом, а получился тихий крик, который до сих пор у меня в ушах.

Потом успокоилась понемногу, и рука ослабела. Я позвал ее — не откликнулась. Осторожно ушел к себе. В эту ночь узнал я столько, что вот уже не один день прошел, а все вспоминаю подробности и нахожу в них нечто особенное. Другого такого разговора никогда не будет. Иной всю жизнь о себе болтает, а эта за один раз вся раскрылась. А может, расчувствовала, что я что угодно понять могу? И горе и радость, как свой. Только тяжко бывает от такой откровенности. Расскажет иной и забудет, а я хожу, и рассказанное во мне места не находит, не может уложиться, исчезнуть. Словно осколки не могу сложить в целое, и режут они душу краями. Почему-то и мужчины, и женщины откровенны бывают иногда до странности, особенно женщины, рассказывают такое, обо всем самом женском, как будто я и не мужчина.

* * *

Примчалась она ко мне раным-рано, и как глянул я на нее, сразу понял, что Гошка отыскался. Отлично, что ни к кому-нибудь, а ко мне первому поделиться новостью.

— Садись со мной, закуси.

И еще мне понравилось, что она быстренько курточку скинула и против меня уселась, этак совсем по-домашнему. И опять я Валентинку вспомнил, когда она такой же быстроногой девчушкой была.