Читать «Газета Суть времени №170» онлайн - страница 29
Сергей Ервандович Кургинян
В школе тема войны подавалась двояко: на уроках истории нам давали сухую фактологию, а на уроках литературы рассказывали о преступлениях сталинского режима, воспроизводя все штампы перестроечной пропаганды. Да и чего греха таить, лет в 13 сам с интересом читал Резуна и считал себя причастным каким-то тайнам, недоступным большинству, этаким диссидентом и борцом с системой. Однако даже в таких обстоятельствах меня не покидала мысль о том, что раз всё это (то есть написанное у Резуна) — правда, то как мне относиться к моим предкам, к родственникам, к миллионам других солдат, прошедших эту страшную войну? Неужели я уже тогда подсознательно искал противоядие от этой лжи?
Так или иначе, но уже будучи студентом я начал много читать о Великой Отечественной войне, в первую очередь — о Сталинградской битве. Я жадно вникал не только в описания боевых действий, но и в описание простых людей: солдат, командиров, мирных жителей. В какой-то мере я начал ощущать войну по-настоящему. Она уже не казалась залихватским приключением, я уже понимал, насколько это страшное и ужасное явление, но также и понимал, что защита отечества — это святая задача. Читая мемуары участников этой войны, я мысленно прошел с ними по тем же дорогам, может, и не в полной мере, но я почувствовал и горечь отступления первых месяцев войны, и потерю боевых товарищей, и радость освобожденных городов, и ужасающие картины сожженных дотла деревень. Нет, это уже не развлекательные фильмы, не страшилки с уроков литературы, не романтический взгляд на войну в компьютерных играх. Это была война. Настоящая, жестокая, беспощадная и страшная. Она смотрела на меня со страниц этих воспоминаний. Я до сих пор помню ощущения от прочтения воспоминаний генерала Родимцева — на меня тогда сильное впечатление произвел один фрагмент, описывающий отступление Красной Армии в 1941 году. И я бы хотел привести этот фрагмент здесь, чтобы он дополнил картину:
Я обратил внимание на голубой межевой столбик, у которого кто-то посадил цветы. Алые гвоздики цвели и в непогоду, наперекор сентябрьским северным ветрам и унылому зябкому дождю.
Я подошел ближе, прочитал надпись. Так вот почему здесь посажены цветы! На запад и юг — Украина. На север и восток — Россия. Далеко, да, слишком далеко мы зашли!
Какие-то люди длинной медленной вереницей тянулись через поля. У многих на руках, на плечах — дети. Снова беженцы… Женщины, ребята, старики. Молчаливое скорбное шествие народа Украины под защиту братской Руси.
Маленькая девочка едва семенит ножками, обутыми в рваные башмаки. На личике пыль, на платьице комья грязи. Как видно, она идет уже давно, малое человеческое дитя, которому тоже грозит фашистская пуля.
В руках девочки кукла. Всё брошено, а с этой гипсовой Таней девочка не может расстаться: ведь кукла для нее — живое существо, а сама она — как мама.
Сеет дождь, и мелкие капельки текут по лицу девочки, оставляя темные бороздки, текут по неподвижному лицу куклы, и девочка осторожно вытирает их подолом платьица и говорит заботливо:
— Не надо, Танечка, не плачь…
Я отворачиваюсь, стиснув зубы, и отхожу от межевого столба. Потом наблюдаю за вереницей беженцев издали. Вот и они остановились у межевого знака, и старый, сгорбленный, седой человек медленно снимает шапку.
Он поворачивается и смотрит на запад, в просторы родных украинских полей. Потом опускается на колени и целует землю. Женщины, дети — все опускаются на колени.
В жизни есть минуты невыразимо глубокого значения. Я вижу, как собирают они по горсти земли, завертывают в платочки и прячут на груди.
О, славная, добрая мать Украина! Я — русский. Но твои страдания — это мои страдания, и твои раны — мои раны.
18 сентября наша бригада сосредоточилась в селе Орловке. Предстояли тяжелые бои.